Ким следила, как он роется в своих бумагах. У него было худое лицо, на котором резко выделялись большие очки в темной оправе. Тонкие усики были настолько аккуратно подстрижены, что казалось, Джон рисует их косметическим карандашом, каким подводят брови.
— «Произведение» Рейчел Бингхем находится в вашей библиотеке? — рискнула спросить Ким.
— Нет, здесь его уже нет, — ответил Джон. Его лицо прояснилось. — Уф, кажется, нашел. — Он с торжественным видом поднял со стола листок бумаги.
Ким молча вздохнула. Как много надежд возлагала она на путь, подсказанный несгибаемой Гертрудой!
— Я просмотрел записи библиотеки медицинского факультета за тысяча восемьсот двадцать шестой год, — сообщил Джон, — и нашел вот эту справку о предмете, который вас интересует.
— Дайте мне угадать, что там написано, — попросила Ким. — Его куда-то отослали.
Джон удивленно взглянул на Ким поверх листа бумаги, который он держал у глаз.
— Как вы догадались? — спросил он.
— Такие уж правила у этой игры. — Ким коротко и невесело рассмеялась. — Так куда его послали на этот раз?
— На кафедру анатомии, — ответил Джон. — Естественно, сейчас эта кафедра гордо именуется кафедрой клеточной биологии.
Ким недоверчиво тряхнула головой.
— Ради Бога, объясните мне, зачем его туда послали? — Вопрос прозвучал риторически.
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Джон. — Запись, которую я нашел, выглядит очень странно. Она похожа на наспех сделанную от руки запись на карточке, которую обычно прилагают к книге, рукописи или рисунку. Я снял для вас копию. — Он протянул лист бумаги Ким.
Ким взяла его в руки. Почерк был неудобочитаем. Чтобы лучше видеть, она подошла к окну. Запись гласила: «Кунштюк Рейчел Бингхем, учиненный в 1691 году». Прочитав слово «кунштюк», Ким вспомнила о Мэри Кастленд, говорившей о «кунсткамере», которая сгорела в тысяча семьсот шестьдесят четвертом году, и где хранилось «произведение» Рейчел Бингхем. Подумав о письме Джонатана к отцу, Ким начала подозревать, что надпись, которую она сейчас держит в руках, сделал именно Джонатан. Она мысленно представила себе, как Джонатан, прокравшись в покои преподавателя, торопливо, чтобы его не застали на месте преступления, царапает на карточке вымышленное имя Рейчел Бингхем. Наверное, если бы его застали за этим занятием, то немедленно отчислили бы из колледжа.
— Я позвонил заведующему кафедрой, — прервал Джон раздумья Ким. — Он отослал меня к другому джентльмену, Карлу Небольсину, куратору анатомического музея Уоррена. Итак, я позвонил этому джентльмену. Он сообщил мне, что, если я хочу посмотреть экспозицию музея, мне надо только дойти до административного корпуса.
— Вы хотите сказать, что в его экспозиции этот предмет есть? — недоверчиво спросила Ким.
— Это совершенно очевидно, — заверил ее Джон. — Анатомический музей Уоррена находится на пятом этаже корпуса А. Корпус стоит перпендикулярно нашему зданию, перед фасадом библиотеки. Вы хотите пойти туда прямо сейчас?
— Ну, конечно же, — нетерпеливо проговорила Ким. Сердце ее забилось при одной мысли о том, что сейчас она увидит свидетельство, использованное против Элизабет.
Джон взялся за телефон.
— Сейчас мы посмотрим, на месте ли мистер Небольсин. Когда я разговаривал с ним, он был на месте, но у него несколько кабинетов, потому что, строго говоря, он отвечает за целый ряд маленьких музеев и коллекций, разбросанных по территории Гарварда.
Джон коротко поговорил по телефону. В середине его он показал Ким большой палец.
— Вам повезло. Он у себя и примет вас, если вы подойдете прямо сейчас.
— Я уже иду! — выпалила Ким.
Она поблагодарила Джона и через несколько минут входила в массивное классическое здание корпуса А, украшенное дорической колоннадой. В дверях ее остановил охранник, но удостоверение Массачусетского госпиталя послужило ей пропуском.
Ким поднялась на пятый этаж. Налево от входа простирался длинный коридор, где, собственно, и располагался музей. Он состоял из многих расставленных вдоль стен ящиков, передние стенки которых были выполнены из стекла. В ящиках лежали примитивные хирургические инструменту прошлых веков, которые заставили бы содрогнуться даже стоика; там же можно было увидеть старые фотографии и анатомические препараты, демонстрирующие те или иные патологические проявления. Среди таких препаратов было много черепов. В одном из них было отверстие, начинавшееся в темени и открывавшееся в глазнице.
— Очень интересный случай, — раздался рядом чей-то голос. Ким обернулась и увидела мужчину, слишком, по ее мнению, молодого для должности смотрителя музея. — Вы, должно быть, Кимберли Стюарт? Меня зовут Карл Небольсин.
Они пожали друг другу руки.
— Видите этот штырь? — спросил Карл, показывая Ким стальную палку длиной около пяти футов. — Это трамбовочный стержень. Такими раньше забивали в породу порох и глину при производстве взрывных работ. Так вот, получилось так, что этот штырь вошел в голову владельца этого черепа. Но самое поразительное, что этот человек поправился, он выжил.
— Он выздоровел? — удивленно спросила Ким.
— Можно сказать и так, правда, в его личности наступили необратимые изменения, но скажите, кто бы мог перенести такую травму без последствий? — проговорил Карл.
Ким бегло осмотрела и другие экспонаты. В дальнем углу лежали старые книги. Ким рассеянно полистала их.
— Насколько я понимаю, вас интересует экспонат, относящийся к Рейчел Бингхем? — спросил Карл.
— Он здесь?
— Нет.
Ким показалось, что она ослышалась или неправильно поняла сказанное.
— Этот экспонат внизу, в хранилище, — пояснил Карл. — На него не слишком много заявок, да и наши площади не позволяют нам выставить все, что у нас есть. Вы хотите на него взглянуть?
— Очень хочу! — Ким с облегчением вздохнула.
На лифте они спустились в подвал и пошли по каким-то лабиринтам. Ким подумала, что самостоятельно она, пожалуй, отсюда не выберется. Карл отпер тяжелую стальную дверь. Войдя в небольшое помещение, он зажег свет: под потолком висели пять голых электрических лампочек.
Вся комната была заставлена старинными цилиндрами с заспиртованными анатомическими препаратами.
— Прошу прощения за беспорядок, — произнес Карл. — Здесь очень грязно. Сюда почти никто не заходит. Посетители здесь большая редкость.
Ким последовала за Карлом, лавируя между деревянными шкафами. Проходя мимо них, Ким успевала разглядеть какие-то диковинные инструменты, старые книги и склянки с заспиртованными органами. Наконец Карл остановился. Они пришли. Ким встала за его спиной. Карл отступил в сторону и указал ей на шкаф, стоявший перед ним.
Увидев, что находится в шкафу, Ким отпрянула от отвращения. Она не была подготовлена к подобному зрелищу. В стеклянный сосуд, заполненный коричневатой консервирующей жидкостью, был втиснут страшный уродец — человеческий плод четырех-пяти месяцев. Это было настоящее чудовище.
Не обращая внимания на реакцию Ким, Карл открыл шкаф. Схватившись руками за тяжелый сосуд, он придвинул его ближе к свету. От сотрясения уродец стал покачиваться, исполняя страшный в своей гротескности танец. Оторвавшиеся от плода кусочки ткани медленно, как снежные хлопья, оседали на дно склянки.
С ужасом глядя на аненцефала, Ким прикрыла рукой рот, чтобы не закричать. У младенца отсутствовал головной мозг, череп его по этой причине был совершенно плоским. Мало этого, у него была волчья пасть — нёбо было расщеплено, и полость рта посредством страшной щели сообщалась с полостью носа. Черты лица были еще больше искажены тем, что оно прижималось к стеклянной стенке цилиндра. За огромными выпученными лягушачьими глазами простиралась совершенно плоская голова, покрытая густыми черными волосами. Короткие, как обрубки, верхние конечности, плода заканчивались лопатообразными кистями, пальцы были очень короткими и частично сросшимися между собой. Кистти походили на свиное расщепленное копыто. Нижняя часть спины плавно переходила в длинный русалочий хвост.