— Ну, я ведь родился, когда было темно. А ты — вместе с солнцем. К тому же у меня нет твоего терпения. И мне самому предстоит многому от тебя научиться.
— Чему, например?
— Ну… есть лимоны не морщась.
— Это неправильный пример! — Варька пихнула меня кулачком в бок. — И вообще, мне тоже кисло, просто я мужественно терплю.
— Значит, ты очень мужественная?
— Конечно, — она важно кивнула.
— А разве мужественные девочки боятся щекотки?
Я грозно надвинулся на нее. Варежка завизжала и кинулась прочь в комнату. Дав ей фору ровно в две секунды — так у нас заведено, я настиг ее и, дьявольски хохоча, закинул на диван. Щекотал, пока она, всхлипывая от смеха, не взмолилась о пощаде…
— Папка, ты сегодня такой водопадный!..
— Ага! Водопадный. Отпадный!..
Варька любила делить людей на 'наземных', 'подводных', 'заоблачных', 'пустынных' и прочее: то была ее маленькая фишка. В этой градации я был то 'лесным' (когда рассказывал что-нибудь интересное), то 'болотным' (уставшим и вялым после работы), то 'подземным' (хранящим какую-то тайну, которую нельзя знать детям). А также 'занебесным', 'вулканическим', 'собакогоночным'… всех и не упомнишь.
После развода стал почти исключительно 'водопадным' — ведь каждая встреча с ней теперь — шумная и неуемная радость.
Потом мы валялись на паласе (жутко пыльном — хорошо, что Алиса не видела!) и рассматривали книжку с картинками, которую я купил ей сегодня. Варька прижимала к груди розового бегемота (или носорога? — вечно их путаю), купленного в прошлые выходные, ласково покусывая круглое ушко. Не умея еще читать, она любовалась садами и замками, всадниками и драконами. Все по-настоящему красивые книжки — старые, изданные до Катастрофы. Многие годы людям было вообще не до чтения. А сейчас расплодившиеся, как грибы-поганки, издательства печатают в основном газеты, учебники, да комиксы — для повышения настроения. Ни сказок, ни стихов, ни старинных романов в нашем мире больше нет. Если, конечно, не жаль потратить астрономическую сумму на раритет в выцветшей обложке, чудом не сгинувший в печке во времена тотальных холодов. Мне — не жаль…
Варька задержалась взглядом на картинке, где перед светловолосой девушкой в длинном платье склонил голову величественный единорог.
— Расскажи мне про них, папа.
Чуть поломавшись, я приступил к изложению, стараясь не заглядывать в текст, но черпать из своей богатой фантазии:
— Это единорог, древнее чудесное животное. Увидеть его удается лишь немногим счастливцам. А погладить — почти никому. Он подходит только к юным прекрасным девушкам, невинным и чистым душой.
— А как же страшненькие?
— Что — страшненькие?
— Ну, им же, наверно, обидно, что он приходит только к красавицам. Мне на их месте точно обидно было бы! Скажи, а ко мне бы он подошел?
— К тебе — непременно! — заверил я ее. — А к страшненьким… Думаю, к ним он тоже может придти, если у них доброе сердце. Ведь душа важнее лица, верно?
Варежка энергично закивала.
— Так вот. Единорог приходит к девушке, невзирая на ее внешность. Ведь он видит, какая она на самом деле — внутри. Он склоняет перед ней свою гордую голову, и девушка расчесывает его белоснежную гриву. А потом она музицирует для него…
— Музи… что?
— Ну, играет на музыкальном инструменте. На флейте или лютне.
— Понятно. А потом?
— Что потом?
— Ну, какой же ты непонятливый! Что они делают после того, как она причешет его и сыграет?..
— Они гуляют по лугам и полям и собирают цветы.
— Единорог умеет рвать их копытами? Вот умница. А еще?
— Он рвет их своими белыми зубами и складывает к ногам девушки. А еще…
Я старательно напряг мозги, пытаясь вспомнить, чем еще занимались средневековые девицы. Ничего путного в голову не приходило, а лезть за советом в книжку было стыдно. Я неуверенно промямлил:
— Еще они вышивали и танцевали на балах.
Лицо Варьки удивленно вытянулась, а затем она затряслась в хохоте.
— Ну, ты даешь, папка! Единорог вышивает и танцует! Класс!! Я тебе ни капельки не верю, ну вот ни настолечки!.. — Она показала пальцами расстояние размером с блоху. Затем поинтересовалась мечтательно: — А ездить на себе верхом он ей позволял?
— Конечно, нет, — на этот раз я был уверен в ответе. — Да она и не посмела бы об этом просить. Единорог — священное животное.
— Фу, как скучно. Кататься на нем нельзя, играть он не умеет… Только кланяется и цветы собирает. Мои волки в сто раз лучше!
— Какие такие волки?
Она зажала рот ладошкой, словно выболтала страшную тайну. А потом обреченно помахала ею и вздохнула.