– Ты никто, Девятый. Обычный рудимент, который больше не нужен…
– Заткнись, заткнись!
Удары сыпались один за другим. У Саске голова шла кругом. Он чувствовал вкус собственной крови, но противиться не стал. Парень послушно принимал всю ту боль, которую причинял ему объект. Поглощал его выпады, его рык, его злость.
И в этом был ответ на все вопросы. Ответ на то, что не давало покоя столько дней и месяцев: Девятый любил.
Отвергать можно из-за злости, ненависти, обиды. Можно скрывать себя настоящего за маской бесчувствия, разыгрывать какую-нибудь роль, в которую все без всякого сомнения будут верить, ведь никому и в голову не придёт копнуть глубже. Заглянуть туда, где прячется забитый, усталый и брошенный всеми ребёнок.
…Каждому удару вторил треск. Учиха видел сквозь кровавую пелену, заливающую глаза, как над головой объекта рвётся полог из мглы.
– Не представляешь, как ты мне против! Я ненавижу тебя! – выкрикивал объект, вбивая давно сбитые костяшки пальцев в окровавленное лицо Саске. Бил он куда придётся, вряд ли видя его через пелену злости и ненависти.
Но Девятый оцепенел, когда его кулак внезапно поймали. И не для того, чтобы вывернуть или сломать кисть одним отточенным движением, а дабы разжать судорожно сжатые пальцы и переплести их со своими бледными и подрагивающими.
– Ты любишь, – тихо сказал Учиха, ловя взор объекта, мерцающий красным. – Ты любишь и поэтому хочешь избавиться от меня. Ты думаешь, что, убив, навсегда защитишь себя от боли…
Девятый, тяжело дыша, замер. Он то и дело следил за их соединёнными руками, затем за глазами Саске, не зная, что делать дальше. Бой резко оборвался этим нелепым в данной ситуации прикосновением, этими странными словами. Учиха не обязан был их говорить. Он должен был бить, злиться, стараться вгрызться в глотку, а не держать за руку так, словно он видит перед собой Наруто.
Мысль об Узумаки заставила оскалиться. Но она была настолько слабым проблеском, что объект опять непонимающе вперился в чёрные зрачки напротив.
– Тебя никто никогда не любил, – снова заговорил Саске. – Твоя мать отдала тебя на опыты, отец проводил эти опыты, а ты… был всегда одинок. Позже появился я.
Рука Девятого дрогнула, но не затем, чтобы вырваться из хватки цепких пальцев парня, а дабы сжать их сильнее, будто бы он боялся, что это именно его отпустят.
– И я тоже оставил тебя, – поджал губы Учиха. – Не из-за того, что хотел, а потому что меня забрали. Я долгое время не помнил тебя и даже сейчас не могу вспомнить тех чувств, которые испытывал тогда. Я забыл, это правда.
Объект прикрыл веки, медленно выдыхая сквозь ноздри. Тёмное полотно рвалось, однако уже без треска. Оно плавилось, словно тонкий пластик, маслянистыми каплями опадая вниз. Это был округлый купол, за которым всё чётче проступали серые стены.
– И потом не вспомнил, – подытожил Девятый. – А сейчас я вижу, что вы с Наруто… больше не чужие. Вы одно целое, способное сражаться за свои чувства со всем миром. Если надо, готовые убивать. И я знаю, что сплотило вас. Причиной были не те бессмысленные смерти…
Распахнув глаза, объект с неестественным страхом уставился на Саске. Он боялся ещё не прозвучавших слов:
– Это я объединил вас.
Свод над ними рухнул. Осыпался осколками стекла и исчез.
Учиха всё так же лежал на полу, смотря на застывшего перед собой Девятого, сжимая его руку. Только теперь тот был другим: истощённым, уставшим, с блёклой кожей и обречённым взглядом.
Эта комната с огромным разбитым стеклянным окном, высасывала всю жизнь, весь цвет из объекта, делая его одним из тех запертых и забытых в лаборатории людей.
– Я люблю Наруто, – тихо признался Саске. – Но ты же часть него.
С трудом сев, Учиха протянул руку к сбитой щеке Девятого и нерешительно провёл пальцами по кровящей ссадине.
– Ненависть, злость, грусть – это всё составляющие того чувства, которого ты был лишён. Ты можешь чувствовать. Ты можешь… быть настоящим.
Красный ободок вокруг радужки объекта замерцал, как повреждённая неоновая лампа. Он боролся с самим собой, следил за мимикой Саске, слушал его слова и пытался им верить, хотя что-то глубоко внутри не позволяло. Недоверие и предательство тех, кто должен был остаться рядом.
Сейчас было жутко. Заслоняться от эмоций щитом из гнева и злобы всегда выходило лучше всего. Когда же копья чувств попадали в него, разбивая вдребезги, так страшно было опустить уже ненужную и разрушенную защиту. Открыться той боли, которая неминуемо последует за ударом.
– Ты явно боролся за то, чтобы быть настоящим, – выдохнул Учиха, стукнувшись лбом о горячий чужой. – Ты вправе убить меня, но…
Девятый устало выдохнул. Закрыл глаза и осторожно подался вперёд. Он делал это очень осторожно, боясь, что хрупкий лёд под ногами треснет. Хотя Саске не шевелился, позволяя объекту самому проявить то, что он столь долго прятал.
Прижавшиеся к губам губы оказались очень горячими. Учиха едва заметно улыбнулся, опуская свободную руку на затылок Девятого, пробегаясь пальцами по его шее и зарываясь ими в растрёпанные волосы на затылке. Возможно, объект ждал этого, потому что вздрогнул и прижался ближе, целуя осторожно и непривычно мягко.
Саске, сжимая его волосы, целовал с чувством. Оно поднималось изнутри жаром и согревало даже его ледяные губы. Это тепло связывало, переплеталось и дурманило голову обоим. Так что Учиха отпустил руку Девятого, позволяя тому коснуться себя. Не так, как раньше. Без грубости, а неуверенно и нежно.
…Правда, можно ли верить лжецу?
Целуя объекта, Саске скользнул рукой по полу, стремясь удержать равновесие. Оторвавшись от его губ, Девятый на миг взглянул в чёрные зеркала глаз, прежде чем вновь сорваться, с привычным для себя ожесточением углубляя поцелуй, стараясь ухватить как можно больше давно забытых ощущений. И нисколько не ожидал той боли, что разлилась по телу, когда в шею вонзился острый осколок стекла.
Объект вздрогнул, но Учиха, не отпуская, лишь крепче прижал того за затылок к своим губам. Он не дал разорвать этот поцелуй, вскоре ставший кровавым. В горле Девятого клокотало, его губы дрожали, а Саске упрямо целовал их, пока не уложил осторожно его тело на пол, всё ещё не в силах оторваться. Не осмеливаясь посмотреть в вопросительно расширившиеся глаза, поймать этот неверящий взгляд.
Осколок входил в горло с этим мерзким тихим треском, который бывает от разрываемой плоти. Учиха резал собственные пальцы, вгоняя стекло всё глубже в шею Девятого. До тех пор, пока губы того не замерли, пока не вынужден был отстраниться из-за хлынувшей потоком крови. Она багровыми вязкими побегами потекла по бледной щеке объекта, окрасила его подбородок в алый, капала на пол, быстро растекаясь тёмным пятном под головой.
– Прости, – выдохнул Саске, всё-таки отнимая руку от вошедшего до конца в рану осколка. – Прости меня, но ты и сам понимаешь, что это единственный выход.
Пробовать победить ярость злостью так же глупо, как верить в то, что монстр способен стать человеком. Учиха видел, что Девятый борется с собой, он знал, что кто-то из них всё равно должен был решиться взвалить эту ношу себе на плечи. Обмануть, добить доверчиво раскрывшегося врага.