— Вполне возможно, — застенчиво процедил он.
— Что ж, я уважаю Вашу позицию, мистер Джексон, — деловито заключила я. — Наш мир несомненно полон загадок и тайн.
— Твою позицию я так до конца и не понял.
— В моем случае, не иметь никакой позиции — это тоже позиция.
— Говорил же — ты скептик! — насмешливо прицокнул он. — И всё всегда ставишь под сомнение.
— Вовсе нет! — рассмеялась я. — Хотя и в том, чтобы всё ставить под сомнение есть зерно разумного. Слепо верить чему-то — не есть хорошо.
— Но во что-то же ты веришь?
— Я верю в настоящее, Майкл. В момент.
— А в Бога и предназначение? — тихо и нерешительно поинтересовался он.
Я шумно выдохнула в трубку. И как только нас вообще занесло к обсуждению подобных тем?
— Я агностик, — усмехнулась я снисходительно. — Не берусь подтверждать или отрицать то, о чём не знаю. Но при этом отношусь ко всем религиям уважительно. Хотя вера и религия — это несколько разные вещи, мой хороший.
— С этим я согласен, — задумчиво протянул он. — Но я, всё же, в Бога верю и очень глубоко. Да и, как можно не верить в то, что видишь и чувствуешь каждый день?
— Смотря что считать Богом, — улыбнулась я.
— Я нахожу его во всем. В природе, в детских улыбках, в самой жизни. Это как воздух, которым дышишь — ты просто знаешь, что он есть.
— Ну, воздух осязаем, — рассмеялась я.
— Бог тоже. И я чувствую его присутствие так же остро, как чувствую своё предназначение, — спокойным и мягким, но довольно уверенным тоном произнёс Майкл. — Знаешь, когда я пишу музыку, я ощущаю себя инструментом в его руках. Это как волшебство! Такая странная взаимосвязь с чем-то большим. Музыка просто приходит ко мне, словно уже была написана кем-то другим, и мне стоит лишь прислушаться к звукам в моей голове. В такие моменты я благодарю Бога за этот бесценный дар, за то, что он избрал именно меня, и позволяю песням самим писать себя, словно я являюсь лишь каналом передачи между миром божественным и человеческим.
Мои губы невольно растянулись в тёплой улыбке в ответ на его слова. Было в них что-то невероятно глубокое и вместе с тем чертовски наивное. Хотя, возможно, все великие истины в конце концов по природе своей так же наивны и просты.
— Думаю, это прекрасно, иметь такой талант и быть способным ощущать этот мир так, как чувствуешь его ты. Но, всё же, мне кажется, что таким образом ты слегка принижаешь свои собственные заслуги, мой мальчик.
— Нисколько! — решительно возразил он. — Это не мои заслуги. Я верю, что талант был дарован мне свыше и вложен в меня не случайно. Что у меня есть миссия и послание, которое я должен донести до людей. И что бы ни случилось, я буду это делать до последнего вздоха. За этим я здесь и так я чувствую.
— Это прекрасно, Майкл! — с искренней теплотой в голосе, усмехнулась я. — Но, видишь ли, для многих людей эти понятия разнятся. Кто-то считает что Бог один, кто-то, что у каждого он свой. Кто-то трактует писания буквально, а кто-то философски. Верить ведь тоже можно очень по-разному. И, в конце концов, самые страшные преступления человечества, как правило, так же совершались именно во имя веры и глобальных идей. Это очень сильная и опасная вещь, Майкл.
Он коротко вздохнул и замолчал, внимательно вдумываясь в мои слова.
— Знаешь, твоё восприятие божественного мне, как раз, очень близко и слушая твою музыку я определённо это почувствовала. Но люди, увы, невероятно сильно исказили само понятие Бога. Назови как хочешь, но я бесспорно верю в силу энергии. В благие намерения и мораль. И конечно же не считаю себя самым знающим и ведущим существом во вселенной. Оттого и предпочитаю сохранять нейтралитет. Мне нравится думать и рассуждать о подобных вещах, но при этом я очень не люблю убеждать людей в чём-то, что мне доподлинно неизвестно. Я предпочитаю жить и просто оставаться открытой всему новому, что преподносит нам жизнь, принимая с равной благодарностью как хорошее, так и плохое.
— Ты очень интересно мыслишь, Камилла, — заключил наконец Майкл. — Я ещё долго буду обдумывать твои слова.
Отложив в сторону книгу, я глубоко вздохнула и неторопливо обвела взглядом панораму города.
— В любом случае, — подводя итог, кивнула я. — Если всё действительно неслучайно и заранее кем-то предрешено, то остаётся только расслабиться и принять нашу участь. А если наше влияние на случайные события бесконтрольно, то стоит сделать то же самое, хотя бы потому, что предугадать с точностью ничего невозможно. Так стоит ли вообще зря тратить нервы?
Майкл звонко рассмеялся в ответ.
— Как удобно, — хмыкнул он и, замолчав на мгновение, сразу следом добавил. — Как думаешь, а в чем заключается твоё предназначение?
Его вопрос на мгновение поставил меня в тупик и заставил задуматься. Не припомню, чтобы я хоть когда-нибудь спрашивала себя об этом всерьёз и, спроси он меня месяц назад, я наверняка ответила бы что-то вроде: состояться в карьере, оставаться материально и эмоционально независимой и, конечно же, наслаждаться жизнью. Но сейчас я ощущала, что моя картина мира начинала стремительно меняться, и все эти вещи казались теперь какими-то поверхностным и до банального глупыми и пустыми.
— Не знаю, Майкл, — выдохнула я. — Я очень люблю свою работу, но в отличии от тебя, не вижу в ней никакой глобальной цели. Она даёт мне хорошую материальную базу, но не духовную.
— С помощью материальных благ можно помогать нуждающимся.
— Ты прав. Но, знаешь, я не стану тебе лгать. В душе я не меценат, не филантроп и крайне редко занимаюсь благотворительностью. И дело вовсе не в том, что я эгоистка или мне жаль денег на благие дела. С самого детства меня воспитали так, что за всё хорошее нужно бороться, тяжело работать и заслужить. Я очень практичный человек, Майкл. Но во мне никогда не было этой внутренней потребности или искреннего желания менять мир. Есть такие люди, как ты, очень восприимчивые к внешним проблемам и мыслящие глобально. Мне же важнее создавать устойчивость скорее изнутри.
— Понимаю, — по-доброму усмехнулся он.
— Не осуждай меня, ладно? Возможно, в будущем…
— Я не осуждаю, Ками. Это личное дело каждого. И да, желание помогать должно исходить от чистого сердца, иначе какой в этом смысл? Но ты ещё очень молода и у тебя многое впереди. И знаешь, — вздохнул он, — я, правда, очень ценю и восхищаюсь твоей искренностью и прямотой. Ты упорно работаешь и не пытаешься казаться той, кем не являешься.
Я благодарно улыбнулась его словам.
— Думаю, я пока ещё до конца не осознала своего предназначения. Но вряд ли это что-то очень глобальное. Я едва ли спасу мир. Но, знаешь, чем старше я становлюсь, тем больше начинаю ценить очень простые, на первый взгляд, вещи. Здоровье, тишину, покой моих родных и близких. Может быть, моё предназначение стоит в том, чтобы просто… любить? — тихонько выдохнула я. — Стать своим родным надежной опорой и поддержкой даже в самые трудные времена. Ведь любовь исцеляет. А даже небольшое изменение в лучшую сторону способно менять мир, — я говорила, и сама до конца не могла поверить в то, что это были мои собственные мысли и слова. И что они исходили от чистого сердца. Ещё совсем недавно моя внутренняя бунтарка и феминистка скорее всего ужаснулась бы и возмущённо притопнула ножкой, но сейчас я не ощущала никакого внутреннего конфликта, противоречия или диссонанса, словно это самая здравая и правильная мысль за всю мою жизнь. — Не знаю, я просто, чувствую себя… женщиной, понимаешь? — усмехнулась я.
Я слышала его дыхание на другом конце провода, тихий всхлип и шумный протяжный выдох. И на мгновение мне правда показалось, что Майкл плакал.
— Ты напомнила мне одного очень дорогого моему сердцу человека, — выдохнул он наконец.
— Кого же?
— Мою мать, — с улыбкой произнёс он. — Она одновременно самая мягкая, нежная, понимающая и самая сильная из женщин, и она всегда была для нашей семьи опорой и прочным фундаментом. Без её любви я никогда не стал бы тем, кто я есть.
Солнце постепенно клонилось к закату, окрашивая голубой горизонт розовато-оранжевым отсветом, но мы с Майклом всё продолжали и продолжали говорить. Разговор, тянувшийся часами, неспешно петлял от темы к теме: от поисков смысла жизни мы плавно перешли к обсуждению абсолютно будничных и обыденных вещей. Так я узнала что он, оказывается, просто обожал смотреть мультики по утрам, предпочитал белое вино красному, разделял мою любовь к морепродуктам и гранату и считал подсолнухи самым прекрасным на свете цветком. А ещё в очередной раз отметила, что Майкл обладал какой-то уникальной и невероятно заразительной манерой смеяться — у него это выходило так озорно и звонко, совершенно непосредственно и по-детски очаровательно.