Майкл обладал поразительной способностью — очень убедительным даром клясться в вечной любви, занимаясь ею. Глядя мне в глаза таким незамутнённым, чистым взглядом, он мог с самой непринуждённой улыбкой, без доли смущения нашёптывать мне на ухо до того бесстыдные вещи, что у меня просто напрочь отнимался дар речи! В нём каким-то потрясающим образом сочетались качества, присущие только женщинам — светская дама в обществе, и нимфоманка в постели.
Всей своей сутью он инстинктивно пробуждал во мне не просто чувства восхищения и любви, но любовь абсолютную и безусловную. До него я и представить не могла, что вообще на такое способна. Теперь же я понимала, что если и любила прежде, то эти чувства были какими-то поверхностными, однобокими и неполными. В Майкле же я находила всё. Я любила его как ребёнка, как друга, как талантливейшего и прекраснейшего из людей и, разумеется, как своего мужчину. Соединяясь между собой, все эти виды любви создавали одно цельное и настолько всеобъемлющее чувство, что я просто не понимала, как же уместить его в своей груди!
Мы баловались, как дети в объятиях друг друга: смеялись, танцевали, наслаждались музыкой и кино, неспешными разговорами обо всём на свете… Да просто жизнью! И, чёрт возьми, конечно же… Я хотела его! Хотела так, как ни хотела ещё никого и ничего в этой жизни. Постоянно. Двадцать четыре часа в сутки. Он стал для меня настоящей одержимостью, наркотиком, вызывающим во мне это странное, совершенно неподвластное мне, непреодолимое, бесконтрольное влечение. Это было почти на грани первобытных инстинктов и любая попытка сопротивления вызывала лишь обратный эффект — всё моё нутро нестерпимо стонало и ныло, требуя его близости.
Мне хотелось ощущать его на всех уровнях, всеми возможными способами сразу и каждым в отдельности. Смешивать получаемые ощущения, создавая шипучий коктейль из всё новых и новых комбинаций. Познавать его во всех смыслах, знакомых и доступных человеку.
Я могла часами просто смотреть на него, наблюдая за тем как он двигается, любуясь изгибами грациозного и стройного тела, изучать его природные повадки и жесты, впитывая и непроизвольно копируя их. Запоминать в деталях каждую мелкую чёрточку и особенность уже ставшего мне родным лица.
Слушать. Его размеренное и ровное в минуты покоя, и тяжёлое и сбивчивое в мгновения страсти, дыхание. Этот невероятно мягкий и мелодичный фальцет, когда он, нежась в моём объятии, обласканный и убаюканный мною, с таким трепетом и любовью напевал мне незамысловатые мотивы уже ставших мне знакомыми мелодий. И переходящий вдруг в низкий и хриплый баритон, когда я, изнемогая от желания, в агонии билась под ним.
Я вдыхала его с такой жадностью, словно разучилась дышать обычным воздухом. И этот пьянящий, абсолютно ни с чем не сравнимый аромат его кожи и волос сводил меня с ума. Я стремилась впитать его в себя, отделить каждую нотку из замысловатой симфонии парфюма, жевательной резинки, геля для душа и уникального аромата его самого.
Я хотела ощущать вкус его тела. Ментоловое послевкусие его поцелуев. Казалось, я готова была питаться лишь им одним. Слизывать пот с его взмокшего от напряжения тела и, Бог мой, конечно же, ощущать терпкий вкус его спермы у себя во рту. Я была готова на всё, лишь бы заслужить эту награду и собирать губами каждую каплю, смакуя этот божественный эликсир.
Мне хотелось осязать его. Бесконечно. Закрыв глаза, снова и снова изучать каждую деталь превосходного тела и любимого лица. Словно слепец, пытаясь воссоздать в своём воображении его портрет. Ласкать, то едва ощутимо касаясь кожи кончиками пальцев, то с остервенением сжимая его в своих жадных руках.
И мы никак не могли насытится друг другом, уже испробовав каждый миллиметр и потаенный уголок наших тел. Нам было мало, бесконечно мало друг друга. Мы хотели всё больше и больше, снова и снова, будто безумцы, теряя счёт дням…
Он имел меня всеми возможными способами, и когда я, измотанная и утомленная, обласканная им с головы до ног, наконец засыпала в его объятиях, он продолжал мне сниться. И я уже не понимала в какой момент эти воспалённые видения смешивались с реальностью, в который раз за ночь пробуждаясь от его тихого шёпота, поцелуев и ласк.
Спальня, кухня, гостиная, ванная комната, все стены, диваны, столешницы и перила — в доме не осталось ни одного места, которое мы не облюбовали бы и так или иначе не приспособили. Двое суток кряду мы практически не одевались и прерывались лишь в те моменты, когда его охрана приносила нам еду из ресторана поблизости, не позволяя тем самым умереть с голоду в этом адском секс-марафоне.
Спустя пару дней, немного успокоившись, мы стали разговаривать. Мы говорили часы напролёт, обо всем на свете. Я рассказывала ему о своей семье — матери, отце, старшей сестре. О детстве, проведённом в Испании. О моих подростковых увлечениях и интересах. Он же просто поражал меня рассказами о своей юности. Начале его карьеры, маленьком городишке в Индиане и годах, проведённых в «Motown». Сотни и тысячи увлекательнейших историй, не все из которых, к сожалению, были такими уж приятными. Мне казалось, что во всем мире, даже при большом желании, сложно было бы найти собеседника интереснее, чем Майкл. Его жизнь можно было описать какими угодно эпитетами, за исключением «скучная», «обыденная» или «нормальная». Этот потрясающий, талантливый и чуткий мужчина открывался мне. И я ощущала, как части этой странной и запутанной головоломки, носившей звучное имя Майкл Джексон постепенно, пазл за пазлом находили свои места, закрывая пробелы и складываясь в невероятной красоты картину — цельную и потрясающую сознание!
У меня никак не укладывалось в голове, как в этом хрупком человеке, в этом застенчивом мальчишке, потерявшем детство, умещалось разом столько внутренней энергии, силы и красоты. Как мог он, пережив всё это, все ещё находить в себе силы и смелость любить, созидать, сопереживать, улыбаться и так искренне радоваться мелочам, оставаясь настолько светлым душой, продолжая создавать потрясающие вещи и совершать прекрасные и поистине благородные поступки. Этот человек с каждой секундой поражал меня все больше. Даже не столько дарованным ему безграничным талантом, который он сумел развить настолько, что поклонники возвели его почти в ранг религии, но своим внутренним миром, чистым сердцем, верой и помыслами. Своей неискушенностью и неиспорченностью. Мотивами, что двигали им на протяжении всей его жизни, даже в самые страшные и тёмные времена. В какой-то момент мне начало казаться, что одним своим присутствием он уже исцелял этот убогий, грязный и абсолютно недостойный его мир.
Мы, казалось, могли бы провести так целую вечность, изолировавшись ото всех и вся, и просто бесконечно наслаждаться друг другом, потрясающим сексом, вкусной едой и неспешными разговорами обо всем на свете. Но воскресным вечером, накануне новой недели, я всё же решила включить телефон, и обрушившийся на меня нескончаемым потоком шквал сообщений и пропущенных вызовов привёл меня, наконец, в чувства. Анна, работа, Стенли, Флорида… Я ведь никого не предупредила! Дьявол, и о чём я только думала все эти дни?
Поспешно выбежав из спальной в гостиную, я набрала номер Анны и буквально через секунду на меня обрушился сразу весь её праведный гнев.
— Я придушу тебя как только увижу, Камилла! Клянусь.
— И тебе привет, малышка, — бубню я дико виноватым тоном. — Детка, прости!
— Пять дней, мать твою. Пять дней! И никакой реакции. Я была в шаге от того, чтобы начать обзванивать морги!
— Все в порядке, Энни. Ты же меня знаешь.
— Ну конечно у неё всё в порядке, эгоистка хренова!
— Как там в офисе дела? — цежу я сквозь зубы, даже не пытаясь как-то себя оправдать.
— Ну, дорогуша, как сказать. Тебя тут ждёт кипа документов и счётов, на которых нужна твоя подпись. Люди ждут, фактуры не проплачены, а я даже не знаю что им, мать твою, ответить!