— У дяди Кальдара, главы нашей семьи, есть прозвище.
— Э?
— Смерть.
— Прости?
— Они называют его Смерть, — сказал Гастон. — Потому что, когда он обнажает меч, люди умирают. Мы тренируемся как фехтовальщики, как только можем держать меч и не падать. Мы учимся растягивать свою вспышку на мечи и использовать ее в бою. Кальдар не так хорош, как дедушка Рамиар. Он не так хорош, как Сериза. Технически он не так хорош, как Ричард, его старший брат, потому что Ричард вспыхивает белым, а Кальдар синим. Но кроме них, Кальдар никогда не встречал никого, кого бы он не смог победить.
— Э… — Небылицы, должно быть, ходят в их семье.
— Он убил десятки людей, — настаивал Гастон. — Наверное, больше сотни.
— Я в этом не сомневаюсь, Гастон. — Это так же верно, как то, что ночь светла. Она не могла представить себе Кальдара с мечом. Возможно, с ломом. Пистолетом. Но не с мечом. — И ты должен удержать его от новых убийств?
— Я даже не должен ни в чем участвовать. Официально я еще не являюсь агентом, но Сериза уговорила своего мужа Уильяма… он мой опекун, сделать это. Я должен присматривать за Кальдаром, на случай, если он сорвется. Так что он понимает, что это такое, когда у него отнимают что-то его личное. Он просто не хочет это признавать.
— Гастон, если Кальдару все равно, жив он или мертв, как ты собираешься его удержать?
Он покачал головой. На его лице появилось потерянное выражение. Внезапно он показался ей таким юным, совсем мальчишкой, примерно ровесником Джека.
— Я не знаю. Но я должен попытаться. Большая часть моей семьи ведет себя так, будто меня больше не существует. Мой папа изгнал меня из-за того, что случилось с мамой. Кальдар не прекращал общаться со мной. Он приходит на все мои ежегодные испытания. Он мой любимый дядя. У меня их осталось не так уж много.
— Я помогу тебе, — сказала Одри. Это было полной неожиданностью, но она не жалела об этом. — Если он потеряет голову, я помогу тебе удержать его.
Гастон поднял свою огромную руку, испачканную глиной «Зеркала».
— Сделка?
Она схватила его за пальцы и потрясла.
— Сделка.
КАРМАШ задумчиво посмотрел на женщину. У нее были маленькие карие глазки и волосы странного оттенка, неестественно ярко-рыжие. Учитывая, что она висела вниз головой, ее связанные в лодыжках ноги держала веревка, ее волосы свисали с головы, как швабра. Для девушки под тридцать она не привыкла к грубому обращению, подумал он.
Они схватили ее на улице, когда она выходила из дома Магдалины Лунного цветка, и привезли сюда, в заброшенное здание на окраине, которое Кармаш назначил их временной базой. Только ему и Муре удалось пересечь границу в лишенный магии мир. Сома и Котье были слишком изменены.
Кармаш поморщился при этом воспоминании. Вход в Сломанный всегда был для него болезненным. Несколько месяцев назад он бы даже не подумал об этом, но времена изменились.
Женщина издала тихий звук, как испуганная кошка.
Кармаш придвинул грязный стул и сел на него, так что их лица оказались на одном уровне.
— Ты работаешь на Магдалину Лунный цветок.
— Пожалуйста, опустите меня. Я ничего не сделала. Пожалуйста, опустите меня…
— Ш-ш-ш. — Кармаш приложил палец к ее губам.
Она закрыла рот.
— Позволь мне кое-что объяснить, — сказал он. — Я член «Руки». Я шпион герцогства Луизианы в Зачарованном. Это говорит о том, что мне наплевать на твою жизнь. Это также означает, что я достаточно магически усилен, чтобы раздавить твою голову одним сжатием пальцев. Запомни это, мы вернемся к этому вопросу позже.
Она уставилась на него в испуганном молчании.
— Я был очень успешным шпионом. Я сделал себе хорошее имя. Потом, двадцать месяцев назад, мой офицер стал калекой. Видишь ли, некие Эджеры повредили ему позвоночник. «Рука» предпочла рассматривать мои действия в этом деле как менее, чем удовлетворительные. Я потерял работу, престиж и зарплату. У меня высокие запросы, и я ненавижу идти на компромисс с роскошью. Теперь у меня новое назначение, очень престижное назначение к известному офицеру. Но я новичок в этой команде. Ты ведь понимаешь, как это бывает?
Женщина отчаянно закивала. Кивание выглядело странно, когда выполнялось вверх ногами.
— Что мне действительно нужно, так это стать ее заместителем. Это та должность, к которой меня готовили, и я в ней хорош. К сожалению, у этого офицера уже есть заместитель, и он не хочет уходить. Теперь мой новый офицер дал мне это задание. Это мой шанс проявить себя. Если я справлюсь, мое место в команде будет обеспечено. Если я потерплю неудачу, моей карьере конец. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты поняла, как важно для меня добиться успеха. Ты понимаешь?
Женщина снова кивнула.
— Хорошо. Давай вернемся к тому моменту, который я просил тебя запомнить. Мне плевать на твою жизнь. Для меня она не имеет никакой ценности. На самом деле я не хочу мучить тебя… это неприятно, но я сделаю это. Я могу порезать тебя, я могу сжечь тебя, я могу вырвать твои ногти, я могу разрезать тебе живот и посыпать рану солью. Я могу вырвать тебе зубы, я могу содомизировать тебя осколками стекла…
Женщина начала хныкать.
— Ш-ш-ш. — Кармаш поднял руку. — Дай мне закончить. Я хочу сказать, что на самом деле мне не хочется ничего этого делать. Если ты скажешь мне то, что я хочу знать, я вполне согласен отпустить тебя, при условии, что ты исчезнешь на неделю или две, пока мои дела не будут завершены. Так что теперь мы знаем, где находимся. Давай попробуем еще раз. Ты работаешь на Магдалину Лунный цветок?
— Да.
— Приходили ли к ней за последние пять дней темноволосый мужчина и рыжеволосая женщина?
— Да.
Кармаш улыбнулся. Он доставит Кальдара Мара Хелене на серебряном блюде. Это укрепит его положение и стряхнет Себастьяна с его удобного насеста.
— Где сейчас эти люди?
— Не знаю.
Кармаш нахмурился.
Слова женщины прозвучали торопливо.
— Я знаю только, что Магдалина заключила с ними какую-то сделку. Что-то связанное с Эдом Йонкером.
— Кто такой этот Эд Йонкер?
— Он проповедник.
— Проповедник?
— Да, ну типа этого. У него есть дом в Грани, большой Деревянный собор в лагере. Там он творит свою магию. Вот где должен быть ваш человек. Я могу показать вам, где это. Это недалеко, к северу отсюда.
— Как тебя зовут?
— Дженнифер.
— Ты очень хорошо справилась, Дженнифер. Сейчас я тебя опущу, и ты покажешь нам этот собор.
— И тогда я смогу уйти? — спросила она, и глаза ее наполнились слезами.
Забавно, как в отчаянные времена люди верят во что угодно.
— Да. А потом можешь уйти.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ДЕРЕВЯННЫЙ собор оказался большим и заполненным до краев. В толпе людей Одри должна была чувствовать себя в большей безопасности. Вору лучше всего прятаться в толпе, особенно в такой, как эта: хорошо одетой, ухоженной, с виду законопослушной и безупречной, за исключением того, что собрание создавало напряженную, странную атмосферу. С того момента, как люди Церкви Благословенных посадили людей в автобус, который довез их до Грани, прихожане были встревожены. Теперь, когда они уселись на неудобные скамьи Деревянного собора, их волнение достигло точки кипения.
В церкви был только один центральный проход, и для Одри было место у прохода. Люди проходили мимо нее, направляясь к своим местам, и беспокойство катилось с них, как пот. Они разговаривали друг с другом, но никаких продолжительных разговоров не возникало. Лица у них были изможденные, глаза затравленные. Они нетерпеливо ерзали в своих дорогих костюмах и дорогих платьях, цепляясь за свои места, обшаривая взглядом фасад церкви, где на возвышении стояла одинокая кафедра. Как толпа голодных нищих, до которых дошел слух, что кто-то собирается раздать хлеб, прихожане ждали, охваченные нервным напряжением.
Она взглянула на Кальдара, сидевшего слева от нее. Его лицо казалось беззаботным, но холодные и настороженные глаза оценивающее изучали толпу.
Вооруженные охранники стояли у дверей и возле кафедры. Никто, казалось, не обращал на них никакого внимания, будто находиться в присутствии людей с винтовками было самой естественной вещью в мире. Сет, их куратор, объяснил им, что охранники находятся там, потому что в этом районе были замечены горные львы. Объяснение казалось наполовину выдуманным, но охранники старались выглядеть благодушными. Они улыбались, открывали двери, махали людям. Большинству прихожан, вероятно, завсегдатаям Йонкера, было все равно, и если у немногих вновь прибывших и были какие-то сомнения, они держали их при себе.