— Опаздываешь, mi corazon, — раздалось сбоку.
Авалон открыла глаза, и воспоминания поблекли. Только горло першило от желчи.
— Бас, — она постаралась нежно улыбнуться. — Они уже злятся?
Басилио хитро хмыкнул и ущипнул струну мандолины. Нота взмыла вверх, теплая и звучная, зеркально чистая.
— Всего-то слегка в бешенстве, — он небрежно поклонился ей, расплывшись в широкой, почти демонической ухмылке. — Но ты не спеши. Обожаю смотреть, как мадам Монтре гневается.
— Ставлю гранатовый сок: когда я подойду, она снова сожмет зубы и покроется красными пятнами, — тревога Авалон притупилась, тошнота ушла, и она с удовольствием подставила лицо водной пыли.
Она стояла у маленького водопада, стекающего из трещины в скале в небольшой прозрачный пруд, в центре которого возвышалась статуя Триединой богини. Сам камень потрескался и раскрошился, белые пятна лишайника покрывали его, и водные розы оплели ее ноги, подбираясь к бедрам.
— А я о чем, — Бас приблизился и ехидно подмигнул подведенным глазом. Авалон залюбовалась его длинными ресницами, накрашенными сурьмой. — Переживаешь?
Интонация, с которой он это спросил, окончательно растопила сердце Авалон. Она улыбнулась, глядя на то, как закатный свет подсвечивает черные кудри Баса. Он был до отвратительного красив даже с жесткими тенями на лице. Воплощенный грех и сама подлость — так о нем шептались девушки в альковах. Когда он улыбался, а его тонкие пальцы перебирали струны мандолины, можно было забыть собственное имя. А однажды почувствовав естественный аромат Баса, невозможно было выкинуть его из памяти. Грушевое масло и нектариновые косточки, персиковая мякоть, смешанная со сладким абрикосовым бренди. К несчастью обитательниц Нараввы, девушки интересовались Басом, а Бас больше интересовался мужчинами.
— Каталина снова не спала…
Бас присел на ограждение из белого камня и извлек из мандолины укоризненный аккорд. Водная морось оросила древесину.
— Я не о Каталине спрашивал, а о тебе. — Их взгляды встретились, и Бас надменно фыркнул. — Думаешь горестями моей кузины залечить собственные кошмары?
— На ее плечах судьба всей Трастамары, Бас. Ее благополучие — моя забота.
— Ты ее фрейлина, а не сиделка. Кроме того, — он снова тронул струны, и они звонко отозвались на его легкое прикосновение, — мне кажется, бессонница Каталины скоро станет нашей меньшей проблемой.
— Ты что-то узнал? — встрепенулась Авалон и едва сдержалась, чтобы не выхватить мандолину из рук музыканта. — Говори же, ну!
Бас разжал гриф инструмента, но виртуозно удержал его в равновесии локтем другой руки. Рукава рубашки он закатал, видимо, пытаясь спастись от удушливой жары. Ветер не шевелил ветвей, а влажный тяжелый воздух будто окаменел, и его одежда липла к телу.
— Я кое-что подслушал вчера у Инессы…
Авалон поморщилась, ощутив, как накатывает волна вязкого холода. Само существование таких заведений, как у Инессы, ей виделось прямым доказательством того, что век каждой ведьмы недолог. По крайней мере, пока ей не прикажут родить.
— Ты опять наведывался в бархатный дом?
Бас одарил ее возмущенным закатыванием глаз.
— Вчера было людно, — подразнил он Авалон и, заметив ее искривленный в брезгливости рот, добавил со смехом. — Когда ты уже поймешь, что это нормально? Mi corazon, людям свойственно любить друг друга. Ну, и трахать тоже… последнее мне нравится куда больше…
— Лунный свет, Бас, прекрати!
Склизкая минога и устремленный к звездам взгляд.
Авалон в попытке успокоиться ухватилась за ткань своего платья. Роскошный шелк был тяжелым и холодил на жаре руку. Его складки выскальзывали из ее вспотевших пальцев, словно угри, пытавшиеся вырваться на свободу. Она с отвращением отбросила ткань и уставилась на собеседника:
— Так что ты узнал?
— Один из нижних на пике удовольствия признался, что шпионил в пользу Инира какое-то время. Там несколько месяцев назад стали пропадать охотники на ведьм. Целыми отрядами.
Авалон вскинула в недоумении бровь.
— И? Это же хорошо, — не найдя на лице Басилио радости, она уточнила. — Или нет?
— Как сказать, дорогуша, как сказать… — Он пожал плечами. — Трастамара вымирает. Это видит каждый, у кого глаза не в заднице. Говорят, между засушливыми сезонами вскоре вообще исчезнут периоды восстановления. Я случайно вызнал у одного из парнишек, которые поливают гранатовые плантации, что в этом году плоды дали только три дерева.
— Опять информация из бархатной кровати? — скептически спросила Авалон.
— Эй, это, между прочим, самое надежное место. Особенно, когда твой источник стонет под тобой и его удовольствие зависит от твоего…
— Все, Бас! Можешь не продолжать, я тебе верю! Только прекрати!
Губы Басилио растянулись в очередной нахальной ухмылке, а пальцы стали перебирать туго натянутые струны. Игривая мелодия сопровождала слова Авалон:
— И как это связано с исчезновениями охотников?
— Пока не имею ни малейшего понятия… в любом случае, это не к добру, mi corazon. У нас засуха и меньше возможностей к колдовству, у них меньше охотников… возможно, скоро нас ждет война, — последнее предложение он задумчиво прошептал, глядя на дно пруда.
В образовавшейся тишине слышался только звук разбивающегося о водную гладь водопада.
— Ладно, пойдем. Мадам Монтре уже достаточно подогрета, чтобы начать плеваться, — Бас хохотнул, ловко соскочил с ограждения и поманил ее за собой.
Авалон кивнула, но напоследок замерла на мгновение у ограждения, глядя на статую. Страх растекался по ее венам драконьим пламенем, живот сводило от боли, а горло перехватил спазм. Подавив желание сбежать, она последовала за своим спутником вниз по истертым ступеням алькасара. Каждый раз, когда она проходила тут по пути в Розовые Сады, задумывалась, сколько же ног здесь должно было пройти, чтобы так отполировать камни.
Чтобы срезать путь, Басилио поднялся на крепостную стену. Авалон нехотя спешила в своем несуразном одеянии за ним. Она путалась с непривычки в длинной ткани и раздражалась, задыхаясь от духоты. Она сквозь сандалии чувствовала жар нагретого белого камня и мечтала о глотке холодного крыжовникового вина.
На ее родине, должно быть, уже выпал снег. Но здесь, в Трастамаре, его не видели пару десятилетий. Вместо этого — угнетающая жара. Густой влажный воздух большую часть года покрывал улицы, словно мокрое шерстяное одеяло во время лихорадки. Весь город исходил потом и варился в тени. Единственным благословленным место во всей Трастамаре в такой период были Розовые Сады — где Авалон ждала ее судьба. Ее кошмар.
С крепостной стены открывался прекрасный вид. Точнее, прекрасным он был еще несколько лет назад, когда Авалон отправили сюда учиться. Здесь она познакомилась с Каталиной и стала ей опорой. Однако то время прошло, и ни Авалон, ни земля Трастамары не остались прежними. Внизу, под стенами, раскинулась засушливая долина, каменистая почва которой вся пошла трещинами под выжившими кустарниками и стройными деревьями. Дальше, ближе к горизонту, насколько хватало глаз, черные заплатки голой земли смешивались с бежевым песком, а небеса встречались с землей в непрерывной линии: плоской и невыразительной. Трастамара умирала.
Проводив взглядом линию горизонта, Авалон спустилась по крепостной лестнице вниз во внутренний двор, ведущий к садам. Басилио уверенно вышагивал впереди, раскачивая в руке мандолину.
Безжизненность выложенных камнями улиц сменилась гравием и растительностью: дорожки были перекрыты арками, увитыми зеленью, а сквозь лениво раскачивающуюся листву на землю падали закатные лучи солнца и растекались красно-оранжевыми лужицами под ногами. Тени прыгали по стремительно идущему Басу, игриво касаясь то его волос и щек, то оголенных рук, уверенно держащих музыкальный инструмент. Авалон постаралась улыбнуться в ответ, когда Бас на мгновение обернулся и подмигнул ей, но губы предательски дрогнули. Она почуяла приторный запах красных апельсинов и дикой фисташки — отсюда начиналась территория Розовых Садов.
Авалон добровольно вступила в капкан. Предчувствие беды не покидало ее с самой ночи, когда ее разбудили: Каталина вновь проснулась с криками посреди ночи. Темнота, запах успокаивающего настоя лаванды, мелиссы и пустырника и капающие на руку слезы подруги. Авалон отчасти была благодарна судьбе, что ей не осталось времени на собственные переживания — они могли сожрать ее с потрохами еще до наступления рассвета. С другой стороны, она чувствовала вину, что в ее голове зародилась благодарность той же судьбе, которая и сотворила такое с Каталиной.