Гай вздохнул — со смесью радости, зависти и тоски.
— Что? Хорош? — услышал он мужской голос.
Рядом оказался пожилой моряк в мятой торгфлотовской фуражке и кофейной куртке с черными погончиками штурмана.
— Откуда такой? — выдохнул Гай.
— С Балтики. Рейс делает с курсантами.
— Счастливые, — сказал Гай.
— Это правильно, — согласился штурман. — Не каждому повезет, чтоб на паруснике. Да еще на четырехмачтовом барке… Знаешь, что такое барк?
— Ага. Я в судомодельном занимался…
Моряк искоса глянул на Гая:
— А сейчас? Значит, уже не занимаешься?
— Руководитель уволился.
— Бывает… — Штурман придвинулся к Гаю. — А я курсантом на «Товарище» ходил. Не на нынешнем, а на довоенном. Очень он похож был на «Крузенштерна»… Ну, правда, этот из другого семейства. Слыхал про «Летающих „П“»?
— Не…
— Были такие… В Германии, у судовладельца Фридриха Лаеша. Все они назывались на букву П. В начале века много их было. Возили через океаны шерсть, руду, уголь…
— А «летающие», потому что быстрые?
— Именно.
— Клиперы?
— Нет. Большинство их построили уже после клиперов. Это были последние океанские парусники, стальные винджаммеры — выжиматели ветра. Этот вот назывался «Падуя». Спустили его на воду сорок лет назад, даже раньше. В двадцать шестом, на верфи в Бремерхафене. А в сорок шестом году, когда мы с союзниками делили трофейный флот, «Падуя» перешла к нам. И стала «Крузенштерном»… Про такого капитана слышал?
Гай не то чтобы обиделся, но счел нужным сказать:
— Что я, совсем дремучий, что ли?
Моряк посмеялся. Гай объяснил:
— Я книжку «Водители фрегатов» читал. Там про Крузенштерна и Лисянского целая повесть… А этот «Крузенштерн» быстрее клиперов ходит?
— Рекорды клиперов никакие большие парусники перекрыть не могли. Но винджаммеры ходили почти так же, а груза брали гораздо больше. И обходили мыс Горн при любых ветрах. Их иногда так и звали — «капгорнеры».
«Летающие „П“», «винджаммеры», «капгорнеры» — это как из какой-то морской баллады. И рассказывает о них настоящий моряк, такой, что сам под парусами ходил! Это уже само по себе как приключение. Гай млел от ощущения небывалого подарка судьбы. Чтобы не угас разговор, он торопливо спросил:
— А много еще на свете «Летающих „П“»?
— Да нет, дружок. Это последний.
— Жалко…
— Да… Десять лет назад погиб его собрат «Памир», учебное судно Западной Германии. Опрокинулся во время урагана…
Гай вопросительно вскинул глаза.
— Говорят, капитан распорядился взять в трюмы сыпучий груз, — сказал моряк. — А переборки убрали, чтобы выгадать объем. Ну а при крене груз вроде бы сместился к борту… Но надо сказать, что в эту версию не все верят. Трудно представить, чтобы опытные моряки сделали такой просчет…
— А тогда… почему?
— Возможно, необычная, непредвиденно большая волна. Такие иногда возникают в океане, явление это еще не изучено…
— А люди спаслись?
— Всего семь человек.
Гай оглянулся на «Крузенштерн». Барк был уже далеко, но виделся четко. Стройный, гордый, он казался в то же время и печальным. Черный на закате… Может, в этот вечерний час он грустил о погибших братьях? Невесело быть последним…
Но вдруг на корме «Крузенштерна» белой звездочкой мигнул огонь. Яркий, неунывающий. Живем, мол…
«Месяц звонкий и рогатый…»
Все было не так просто, как думалось Гаю. Инженер-конструктор Анатолий Нечаев решился взять с собой племянника не сразу. Были всякие сомнения. Но понимал Толик, что сестре Варваре очень надо повидаться с мужем, который застрял на строительстве где-то в африканских песках. Бывает в жизни, когда человеку что-то очень надо. Иначе бы Варя и не решилась отпустить своего Мишку с братом за три тыщи верст от дома.
Позволить, чтобы Мишкина бабушка — и его, Толика, мама — отказалась от санатория, он тоже не мог. Мама много лет маялась с печенью, да и вообще здоровье было неважное. Возраст-то уже за шестьдесят…
«Вот видишь, никуда не денешься», — сказал себе Толик, чтобы убедить себя окончательно. Потому что с точки зрения здравомыслящего человека это была явная авантюра: тащить с собой непоседливого мальчишку, когда едешь работать.
Но помимо всяких объективных причин для этой «авантюры» была еще одна причина — лично его, Толика.
Как многие взрослые люди, запоздавшие с устройством семейной жизни, он с глубоко спрятанной завистливой ласковостью смотрел на чужих детей. Особенно на мальчишек. Потому что в каждом мужчине живет мечта: чтобы у него был сын. Может быть, мечта эта не всегда и осознанная, дремлющая под пластами повседневных забот и жизненных сложностей, но она есть, она теплится и порой обжигает душу вспыхнувшим ревнивым огоньком — при виде растрепанной голосистой вольницы, гоняющей мяч на пустыре, или отчаянных велосипедистов, обогнавших тебя по поребрику тротуара (один на седле, другой на багажнике — ноги вразлет, зацепил, обормот, пыльным кедом по брючине), или при встрече с деловитым семилетним музыкантом, который несет по улице большущий, с себя ростом, футляр…