«У него тоже был свой остров», — подумал Гай.
— …Гай, а куда потом девался бюст Головачева? — прошептала Ася.
— Не знаю. Толик не говорил.
А Толик в это время продолжал:
— Сейчас можно только гадать, что было бы с повестью Курганова, если бы ее напечатали. Может быть, она осталась бы незамеченной, так с тысячами книг бывает… Но я думаю, что кто-нибудь эту книгу все равно прочитал бы. И уверен, что хоть кого-то она научила бы чему-то хорошему, как меня… Но этого не случилось. От повести остался только эпилог…
— Вы же сказали, что он пропал вместе с машинкой! — раздался знакомый мальчишечий голос.
— Пропал… Но ведь я сам перепечатывал его, а потом, после смерти Курганова, много раз перечитывал. Я помнил его почти слово в слово. И когда машинка исчезла, я сел и записал его в тетрадку… Я и сейчас его помню почти наизусть.
— Прочитайте! — сказали сразу несколько голосов.
— Хорошо. Если есть у вас терпение на полчаса, я прочитаю… Повесть «Острова в океане» читали всего три человека: моя мама, я и редактор в издательстве — тот, который ее забраковал. Мне его не хочется принимать в расчет… Вчера мой племянник — вы его многие тут знаете — мне сказал: «Ты мне расскажи эту историю, и получится, что появился еще один читатель…» Судьба была несправедлива к Арсению Викторовичу Курганову. Я хочу хоть на самую малость исправить эту несправедливость. Пусть у автора «Островов» появится полторы сотни читателей. Ну, не читателей, а слушателей, и не всей повести, а только эпилога, но все-таки… Тем более что действие эпилога происходит как раз здесь, в Севастополе…
Толик помолчал секунды три и заговорил ровно и ясно, будто читая по бумаге:
— «Конец тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года в Крыму был необычным…»
Когда шли на катере к городу, Ревский сказал:
— Толик, исправь еще одну несправедливость судьбы.
— Ну? — подозрительно отозвался Толик.
— Еще не поздно. Плюнь на свои подводные дела и иди в артисты. Так держать внимание аудитории может лишь истинный талант.
— Надо поразмыслить… Нет, у вас зарплата маленькая. А я, чего доброго, жениться надумаю…
— К тому идет, — подал голос Гай.
— Что — зарплата! Звание заслуженного получишь — прибавят. Зато — искусство.
— Нет уж… Мне хватит сегодняшнего выступления.
— Какой талант гибнет, — скорбно сказал Ревский.
— Пускай за меня Гай отдувается перед киношной музой… Кстати, когда съемка? Ему двадцать восьмого домой…
— Скоро, скоро съемка.
Они сидели в тесном кормовом салоне катера: Ревский рядом с Толиком, а Гай и Ася — напротив. Желтый свет плафона и равномерный стук движка нагоняли дремоту. Но Гай встряхнулся, чтобы упрекнуть Толика:
— А мне ничего не говорил, что помнишь наизусть эпилог.
— Конечно. Ты бы тут же и начал: рассказывай, мол…
— Анатолий Сергеевич, — вдруг спросила Ася, — а что стало с бюстом Головачева? Не знаете?
— Не знаю. К Резанову он явно не попал… Скорее всего, передали родственникам.
— Родственники — они ведь тоже моряки были?
— Братья — да… А что?
— Я подумала… Может, они этот бюст с собой на кораблях возили и в Севастополь завезли?.. У одной нашей знакомой есть деревянный бюст офицера. Старый такой…
Гая словно током прошило:
— Правда?!
— Ну-ну, — сказал Толик. — Сейчас нашему Гаю взбредет масса фантазий… А впрочем… Ася, а что это за знакомая?
— Старая уже, баба Ксана ее зовут. Она всю жизнь в Севастополе прожила, и бюст этот у нее, кажется, еще до войны был… Но я точно не знаю. Мы с дедушкой к ним как-то заходили, он дяде Алеше помогал мотор чинить, а я так… Ну и увидела в комнате у бабы Ксаны…
— А ты можешь узнать все точно? — дернулся Гай.
— Я попробую… А если хочешь, вместе сходим.
— Завтра!.. А может, сегодня не поздно?
— Дитя спятило, — сказал Толик. — Двенадцатый час ночи… Кстати, Ася, тебе не влетит за позднее возвращение?
— Мне-то? — тихонько засмеялась Ася. — Не от кого. Мама в Симферополе, дедушка с Котькой спят, я им сказала, что поздно вернусь… Да за меня вообще никогда не волнуются, говорят, что самостоятельная.
— Мне бы такое демократичное детство, — заметил Ревский.
— Но самостоятельного товарища мы все же проводим до дома, — решил Толик.
— Да не надо, мне совсем недалеко. На троллейбусе до рынка, а там по лестнице — и дом почти рядом.
— Вот и поглядим, где живешь, — бодро сказал Гай.