Юрка ошалел бы от такого подарка…
Сержик прав, играть «лимонкой» не станешь. Но показать в классе… Все ребята губы развесили бы… А потом, когда она Юрке надоест, самое правильное дело — отдать ее в школьный музей. Положили бы под стекло, табличку бы сделали: «Дар ученика 6-го кл. „А“ Михаила Гаймуратова». То есть «Михаила Гаймуратова и Юрия Веденеева»…
«Нет уж, — сказал себе Гай. — Ведь решили: пусть лежит…»
Но Сержик сказал еще: «Если хочешь — бери…» Он же сам это предложил!
«И я же не для себя. Я для Юрки…»
Совесть шепнула Гаю, что если для Юрки — это немного и для себя.
«Ну и что? Я же не без спросу! Сейчас зайду к Сержику и скажу: „Можно, я возьму, как ты говорил? Я ее подарить хочу… А если нельзя — вот она, делай с ней что хочешь“…»
Гай понимал, что это беспроигрышный вариант. Конечно, Сержик скажет: «Бери». Будет, пожалуй, немного неловко, но зато — честно. И никакие щипки совести Гая тревожить не станут. Фиг ей. Он все сделает открыто, без капельки обмана!
И было непонятно, почему шевельнулось в душе сомнение. Словно шепоток на ухо: «Ох, Гай, не надо…» И почему он, выпрямляясь, оглянулся с опаской?
Наверно, это была просто память о прежней стыдливой боязни — той, что жила в Гае, пока он не признался Сержику.
А теперь-то что?
…Гай понимал — такую игрушку в автобусе открыто не повезешь. Среди камней он подобрал обрывок старой газеты, завернул «лимонку» в желтую ломкую бумагу.
Потом посмотрел на море. Оно было ясным и чисто-синим. И все вокруг было спокойно-ласковым. Ни в чем Гай не уловил упрека. И черная дробина, которой боялся Гай, не шевелилась в душе. Гай с облегчением расправил плечи. Торопливо пошел к главным воротам…
Чтобы заскочить к Сержику по пути, Гай вышел из автобуса на улице Галины Петровой. Переулки и дворики Артиллерийской слободки террасами громоздились на склоне холма. Гай тропинками и лесенками взбежал к Восьмому Марта.
И сразу увидел бабу Ксану.
Она шла, огибая растущие посреди каменистой дороги кусты с бордовыми головками. Высокая, сутулая, с длинным своим посохом. Смотрела прямо перед собой.
— Здрасте, баба Ксана… — Гай на всякий случай спрятал за спину завернутую «лимонку».
Баба Ксана глянула из коричневых впадин синими глазами.
— Здравствуй, дитятко. К Сергийке бежишь?
— Ага! Он дома?
— Та ни… Они с школою на Максимову дачу поихалы, до вечеру…
— До свиданья… — растерянно сказал Гай. И подумал: «Ох ты черт…» Но под огорчением шевельнулась тайная радость. Оттого, что не надо объяснять Сержику, что взял гранату… Потом он про все напишет. Даже так напишет: «Если хочешь, я пришлю ее обратно». И в самом деле пришлет, если Сержик ее потребует…
А сейчас если не взять, то куда ее девать? Не отдавать же бабе Ксане!
Гай посмотрел Сержиковой прабабушке вслед. Она шла вниз по улице, все такая же сгорбленная, неторопливая, строгая. Даже сейчас Гай слышал, как постукивает посох: туп-туп-туп… Он вдруг подумал, что, скорее всего, видит бабу Ксану последний раз в жизни. Неизвестно, когда он приедет сюда снова. Приедет, конечно, только едва ли прабабушка Пулеметчика и тогда будет живая. Сколько ей осталось на этом свете с ее горем, с ее хитро спрятанной любовью к Сержику?..
Гай неожиданно почувствовал те же слезы, что на палубе при сцене «Похороны капитана». Мигая и переглатывая, он смотрел бабе Ксане вслед, пока она не скрылась за угловым домом…
Гай встряхнулся. Надо было спешить. Даже бежать.
Он выскочил на улицу Киянченко, а затем свернул к улице Гусева, в проход с плоским желобом водостока — такой узкий, что разведи руки, и упрешься в каменные стены.
Навстречу спускался Толик.
Гай удивленно затормозил.
— Вот это да! Ты здесь… что?
Толик тоже остановился. Шагах в пяти.
— Гуляю. Волнуюсь, тебя поджидаючи. Так и знал, что ты здесь пойдешь, эта щель полюбилась твоей романтической натуре… — Толик усмехнулся. Гаю показалось, что он сердится.
— Я же не опоздал.
— Да нет, все в порядке… — Толик взглянул на часы. — Это я так, нервы… Что это у тебя?
Гай откинул ненужную теперь бумагу, подбросил гранату:
— Вот…
Солнце светило Гаю в спину. Он увидел, как стремительно окаменело лицо Толика. Испугался:
— Да что ты! Она же…
— Не трогай и не шевелись! Замри!