Толик замер и сам — словно боялся, что неосторожным движением погубит Гая, даст ему смертельный толчок.
— Да что ты! — с виноватым смехом сказал Гай. — Она пустая — вот! — Он поднял «лимонку» за кольцо, чека вырвалась из трубки, граната упала Гаю в ладонь. Он бросил ее Толику: — На, смотри!
И все это было в одну секунду. А в следующую секунду Гай увидел, как освещенный желтым солнцем Толик ловит «лимонку», прижимает ее к животу, складывается пополам и падает в желоб водостока. И словно вжимается в бетон…
— …Толик, ну сделай со мной что-нибудь, — всхлипывая, попросил Гай.
Они шли, забыв про время, по пустым улицам слободки неизвестно куда. И Толик молчал или неразборчиво говорил «отстань». Гранату он держал перед собой, крутил иногда трубку запала, трогал колечко. Пожимал плечами.
— Толик…
— Что тебе?
— Отлупи меня, а? — с отчаянием сказал Гай. — Хоть ремнем, хоть чем… Я даже не пикну. Меня никогда дома не лупили, а ты изо всех сил, ладно?
— Зачем?
— Ну… тебе легче будет.
— Дурак, — устало сказал Толик. — Оно и видно, что не лупили.
Гай брел за Толиком чуть в стороне и позади. Смотрел на его худую спину под желтой тенниской, на острые локти, на поросшую короткими волосками шею… Снова и снова вспоминал, как освещенный солнцем Толик в тесной щели прохода сгибается, валится, резко вытягивается в плоской бетонной канаве, закрывая собой «лимонку». И снова содрогался, представляя, что пережил Толик за эти секунды… Гай заплакал в голос:
— Я же тебе крикнул, что она пустая!
— Еще и ревет… Он «крикнул». Будто я что-то слышал в такой момент… Поймал, а она шипит… Вот так! — Толик дернул кольцо и поднес «лимонку» к уху. Казалось, с каким-то болезненным удовольствием.
— Ну а зачем под себя-то?! — захлебываясь слезами, крикнул Гай. — Кидал бы назад!
— Да? Там сзади, на улице, бабка и пацанята с трехколесным великом… А впереди ваше сиятельство. И ведь выбрал же место, с-стервец. Как труба…
— Ну, откуда я знал, что ты подумаешь?.. Это же игрушка!
— Это — игрушка? — Толик повернул к Гаю такое лицо, что разом застыли слезы. Гай прошептал беспомощно:
— Я же крикнул… пустая…
— Сам ты… башка пустая, — вдруг вздохнул Толик. — Иди сюда! — Он выдернул из брючного кармана платок, начал сердито вытирать Гаю лицо.
Гай безнадежно сказал в платок:
— Теперь ты будешь меня ненавидеть всю жизнь.
— Больше мне делать нечего, — огрызнулся Толик. И Гай понял, что ненавидеть Толик не будет. Но и… вообще ничего не будет. Граната все-таки взорвалась, только бесшумно. Толика не убила, но убила его дружбу с Гаем. Развеяла взрывом в черную пыль все хорошее, что случилось в жизни Гая здесь, в Севастополе.
Отомстила.
И такая тоска взяла Гая, что все в нем выключилось. Не осталось ни капельки сил. Он сел, где стоял, — на плоскую глыбу ракушечника в пыльной траве у тротуара. Уткнулся лбом в колени. Умереть бы…
— …Ну-ка встань! — вдруг крикнул Толик. Прежним голосом, тем, который был у него раньше, до гранаты. Он дернул Гая за воротник. — Ты мальчишка или нервная барышня? — яростно сказал Толик. Но злость была не на него, не на Гая! Гай уловил это каждым нервом. Злость была, чтобы встряхнуть Гая. А может быть, и самого Толика. Гай вскочил. Украдкой, но уже с надеждой глянул Толику в лицо. Опустил голову и шепотом повторил все то же:
— Кричал ведь — пустая… — И опять всхлипнул.
Толик хлопнул его пальцами по затылку.
— Голова пустая…
— Ага… — выдохнул Гай.
— Где ты взял эту штуку?
Не скрывая ничего, Гай выложил историю с гранатой. От начала до конца. Будто наружу себя вывернул. Толик слушал и порой называл Гая то бестолочью, то олухом.
Они вышли на Катерную и теперь неторопливо шагали вниз. Толик завернул гранату в платок — попадались прохожие. Гай заметил, что кое-кто с удивлением поглядывает на его зареванное лицо, но ему было все равно. Один раз у Гая мелькнула мысль: а не опоздают ли на самолет? Но и это было не важно. Главное, что Толик делался такой, как раньше.
Когда Гай кончил рассказ (и по инерции еще раз всхлипнул), Толик сказал:
— Фокусник… Надавать бы тебе за такие дела…
— Да я же и говорю! — радостно вскинулся Гай.
— Сегодня уже некогда. Приеду в Среднекамск — займусь.
— Ладно… Толик, а чего мы все идем да идем… Нет, это хорошо, что идем, но мы не опоздаем в аэропорт?
— Думаешь, я такой глупый? Я нарочно сказал, что отлет в восемь. На всякий случай. А на самом деле в девять пятнадцать. И автобус не в пять, а в шесть.