Костя подошёл к самому краю котлована и заглянул вниз. Дно котлована было вымощено тёмными брёвнами и как бы расцвечено яркими разноцветными косынками. Это дно казалось лугом со множеством пёстрых цветов.
- Э-эй! - крикнул кто-то с противоположной стороны котлована. - У вас там одиннадцатый век?
- Разбираем одиннадцатый!
Это крикнула со дна котлована одна из женщин в пёстрой косынке.
Теперь, присмотревшись, Костя увидел, что все эти косынки были на головах у женщин, а женщины сидели на скамеечках и просеивали сквозь сита землю. И ещё заметил, что на каждом продольном срезе земли прикреплены таблички: "XIX", XVIII", "XVII" и так далее.
Последняя табличка на шесте была воткнута в тёмные брёвна мостовой: "XI".
"Ага, - сообразил Костя, - копали, копали и докопались до одиннадцатого века. Тысячу лет, значит, пролежала в земле эта мостовая. Здорово! А мама где же? Ну, ясное дело - тут много женщин, и тот строгий дядька решил, что я пришёл к одной из них - к моей маме".
Теперь на душе у Кости было спокойно и хорошо. Он не любил решать задачи, и не только арифметические. А тут - смотри - попал к археологам и сразу же во всём разобрался. А ещё говорят о нём, что он медленный. Теперь бы только устроиться на работу. Землю пересыпать дело нетрудное. Лишь бы тут прижиться. А там разыщется дорожка и к золотому Перуну.
Размышляя так, Костя стоял у самого края котлована, разглядывая, как женщины просеивают землю, то и дело откладывая в ящики какие-то предметы или комочки земли: сверху не разобрать, что они там вылавливают в своём сите. Ведь в этой тысячелетней новгородской земле мог оказаться не только ковш, меч или черепок, но могла найтись и бусинка или монетка не больше нашей копейки. И её надо было обязательно найти.
Смотреть на то, что происходило на дне котлована, было интересно, и Костя как-то потерял представление о времени: стоял ли он и смотрел полчаса, а может быть, пять или десять минут. Из этого состояния Костю вывел возглас:
- Ну что, нашёл свою маму?
- А? Что? - Костя отвечал будто со сна. Перед ним поблёскивали тонкие золотые очки.
- Так где же твоя мама, мальчик? Ну? Молчишь. Вот какая штука. А это хорошо, что ты молчишь, а не врёшь, как давеча соврал. Соврал? Так? Ну!
- Так.
- Ты не из кружка?
Костя оглянулся. Никого. Только внизу пестреют косынки. И человека в комбинезоне не видно.
- Я не из кружка, - сказал Костя.
- Вот как! Интересно. Зачем же ты сюда пришёл? Может быть, наниматься в рабочие?
- Да! - радостно воскликнул Костя. - В рабочие. А вы, дяденька, кто? Начальник? Да? Возьмите меня, пожалуйста! Очень вас прошу! Я, знаете...
- Погоди минутку. Тараторишь так, что мне и слова не вставить. Меня зовут Владимиром Петровичем. Ты в каком классе? Только без вранья.
- В пятом.
- И хочешь в рабочие? Ну!
- Хочу, Владимир Петрович. Очень хочу.
- Да мы тут и семиклассников не берём. Ты думаешь, это так просто землю просеивать? Тут, братец ты мой, надо иметь навык, выносливость и терпение. Вот какая штука. А это есть у тебя?
- Не знаю.
- Не знаешь? А я знаю. Нет у тебя первого, недостаточно второго, и боюсь, что совсем мало третьего. И я, мальчик, вот что тебе посоветую...
Что он хотел посоветовать, Костя так и не узнал. Зазвенел рельс, о который били какой-то железкой, и кто-то закричал из-за котлована:
- Владимир Петрович! Товарищ Бочин. Бо-о-чин!
Владимир Петрович быстро обернулся:
- Ну, я Бочин. Кто там?
Костя увидел, как, широко перепрыгивая через кочки и горы земли, к ним бежал скуластый человек в тёмном комбинезоне. Вот он чуть не упал, поскользнувшись, но выпрямился и в несколько прыжков очутился рядом с Владимиром Петровичем. На Костю человек этот не глядел, будто и не разговаривал с ним несколько минут назад. Комбинезон и даже лицо человека были в брызгах шоколадной грязи. Он тяжело дышал.
- Ну, что? - спросил Бочин.
- Перуна нашли! - сказал человек в комбинезоне.
ПОИСКИ
Борис Сергиенко не сразу устроился на работу. Как ни старался Бочин взять на раскопки молодого скуластого шофёра, который сразу чем-то ему понравился, сделать это, как говорится, с ходу не удалось. Тогда Владимир Петрович решил временно устроить парня куда-нибудь в другое место, но только поближе к себе.
Невдалеке от раскопок, на берегу Волхова, там, где он впадает в озеро Ильмень, рыча и переваливаясь, выползали из глубокого котлована тяжёлые самосвалы. Это вывозили материал для строек нового, послевоенного Новгорода. Почти каждый день в каком-нибудь доме Новгорода справляли новоселье. В городе строили не один дом, не десятки, а сотни. Много сотен домов на месте старого Новгорода, превращённого в руины...
Для такой большой стройки нужна была уйма камня и досок, песка и глины - всех материалов, из которых получаются дома и вырастает город. Камень-известняк, песок и глину добывали на берегах реки Волхова и озера Ильмень. Добытое свозили в самосвалах к подножию подъёмных кранов, которые высились по всему Новгороду.
Вот на одну из таких раскопок камня, а проще сказать - на каменный карьер, профессор Бочин решил устроить Бориса. Благо этот карьер совсем рядом с археологическими раскопками и Владимир Петрович мог не терять из виду этого молодого и упрямого шофёра.
Это было в то время, когда в Новгород пришла чудесная осень, тёплая и безоблачная.
Борис возил с карьера землю. Некоторые шофёры считали его чудаком. Однажды он привёз кирпич для ремонта большого жилого дома. На пути его машины во дворе высился песчаный дворец. Вокруг копошились дети. Они, может быть, и слышали, как Борис чуть слышно гуднул, может быть, увидели машину, но были так увлечены игрой, что не двинулись с места.
Что было делать Борису? Разрушить песчаные хоромы?
Нет, он сделал по-другому. Борис остановился в десяти шагах от того места, где надо было разгрузить кирпич. Разгрузить машину оказалось сложнее. Борис так не считал. Ведь песчаный замок остался в целости, и дети продолжали играть.