Фостер использовал силу своего тела, никак не сдерживаясь, пока он двигался внутри меня, потому что мы оба всегда любили жестко трахаться. Его рука ласкала мою задницу, скользнула по изгибу бедра, пока не достигла колена. Затем он оттолкнулся мою ногу с того места, где я обхватила его бедро. Поднял её выше, почти до моего плеча. Угол позволил ему войти в меня так глубоко, что я ахнула.
Фостер давно узнал секреты моего тела, и у него была отличная память.
— Ты чувствуешь это? — он подался вперед и остановился, основание его члена было прижато к моему клитору.
— Фостер, — я вцепилась ногтями в его плечи, моя спина приподнялась.
Он вышел из меня, чтобы снова резко войти.
— Ты чувствуешь это, Талия?
Мои ноги начали дрожать. Оргазм был близко, дыхание перехватывало.
— Ответь мне, — он изменил темп, сближая нас медленными толчками. Мучительно медленными. — Ты чувствуешь это?
Не химию. Не похоть. Не фейерверк.
А похороненные под всем этим невозможные эмоции, которые я отказывалась называть.
— Ты...
— Да, — прошептала я.
Да, я чувствовала это.
Губы Фостера нашли мои для еще одного поцелуя, его язык проникал в меня, его член ударял в ту сладкую точку внутри, пока в моих глазах не вспыхнули звезды, и я разлетелась на тысячи кусочков, выкрикивая его имя. Мой оргазм спровоцировал его, и он кончил со стоном, пока я сокращалась и сжималась вокруг его члена.
Потребовались минуты, часы, чтобы вернуться на землю. Может быть, потому, что я цеплялась за дымку и удовольствие, зная, что реальность только причинит боль. Фостер крепко обнимал меня, пока пот с наших тел не остыл, и он скатился с меня, рухнув бескостной кучей рядом со мной.
Свет фейерверков померк.
Радуга исчезла.
Я зажмурила глаза, не желая видеть свою разбросанную одежду или разорванные трусики на другой стороне ринга. Они были свидетельством моей слабости.
Но я не могла оставаться на этом мате вечно, поэтому я поднялась на ноги и собрала свои джинсы, надевая их на свои ноги. Засунула носки и лифчик в карман и натянула свитер. Затем слезла с ринга, чтобы надеть сапоги и пальто.
— Талия, — Фостер не двигался с места, лежа на ринге голым. Он открыл глаза и повернул голову, чтобы посмотреть на меня своим грозовым синим взглядом. — Я потерял тебя?
— Ты потерял женщину, которой я была.
— А женщину, которой ты являешься сейчас?
Хотела бы я знать ответ. Но у меня его не было. Поэтому я оставила его на ринге и поехала домой. И вместо того, чтобы плакать в гараже, я позволила слезам упасть в душе.
9. ФОСТЕР
Первое января. Новый год. Новое начало.
И впервые за долгое время я начинал год, предоставленный самому себе.
Если только Талия не захочет принять меня обратно. Тогда я буду принадлежать ей до конца своих дней.
Я дал ей вчерашний день, чтобы подумать о субботнем вечере. У меня тоже было время подумать о нём. Мы всегда легко воспламенялись рядом с друг другом. И, блять, как же приятно было потерять себя в ней. Чувствовать то, как она сжимается вокруг меня. Видеть желание в ее глазах. Слышать, как она произносит моё имя, когда кончает.
Мои надежды были высоки. Шансы на прощение были невелики, но все же...
Я отчаянно надеялся.
Талия сказала, что я потерял ту женщину, которой она была. Если что-то и зависело от меня, я точно не собирался терять её снова.
Поэтому я начну этот год с честности. С запоздавшего признания.
Большую часть дня я провел в спортзале, убираясь и надрывая задницу, чтобы нанести последние штрихи. Последнее оборудование было установлено, и мне удалось неплохо потренироваться.
После обеда я поехал в город за продуктами, а по дороге домой остановился у больницы, чтобы посмотреть, работает ли Талия. Её джип стоял на своем обычном парковочном месте, так что у меня было больше времени, чтобы позаниматься делами. Впервые в жизни я был рад стирке.
Солнце село несколько часов назад. Ожидание было мучительным, но в конце концов оно заставило меня выйти из дома и поехать в город. К Талии.
Мой желудок сжался в комок, когда я припарковался у ее дома. Внутри горел свет, который падал на заснеженную лужайку. Утром прошел ливень, и тротуар был припорошен белым.
В углу ее крыльца лежала синяя лопата, я вышел из машины, застегнул пальто и принялся за работу. Скрежет лопаты наполнил холодную темную ночь, пока я задержался ещё на несколько минут.
Я дал себе еще немного времени, надеясь.
Я был на последней ступеньке крыльца, когда дверь распахнулась. На пороге стояла Талия, без макияжа, с влажными волосами, одетая так же, как в мою первую ночь в Куинси. В леггинсы. И безразмерную толстовку.
Толстовку Невадского университета в Лас-Вегасе.
У меня была такая же.
— Что ты делаешь? — она обняла себя руками за талию.
— Расчищаю твой тротуар, — я отложил лопату в сторону и осмотрел свою работу. — У меня, наверное, ушло в два раза больше времени, чем если бы это сделала ты.
— Ты прекрасно справится. Спасибо, что сделал это для меня.
— Не за что. Полагаю, я у меня будет больше практики, живя в Монтане.
Я ждал, что она возразит мне или начнет спорить и требовать, чтобы я уехал из Куинси. Но она молчала. Возможно, после субботнего вечера она поняла, почему я не уезжаю.
У меня перехватило дыхание, когда мы посмотрели друг на друга. Между нами была тысяча невысказанных слов, так много, что они сами по себе образовывали плотное облако.
— О той ночи...
Она отмахнулась.
— Мы не должны говорить об этом.
— Должны. Я не надел презерватив.
Не то чтобы у меня где-то он лежал. Мне не нужны были презервативы уже чертовски долгое время.
— Я принимаю противозачаточные.
— Окей, — в моем голосе прозвучал намек на разочарование. Ребенок от Талии не был бы таким уж нежелательным сюрпризом. — Я, гм ... не был ни с кем некоторое время.
То, что мне удалось продержаться больше пяти секунд, было чертовым чудом. Находиться в теле Талии было раем на земле.
— Из-за твоего развода. Точно.
— Что-то вроде того, — пробормотал я. Нет, это было не из-за развода. Но это разъяснение придет позже. — Собираешься заставить меня стоять здесь всю ночь? Здесь не совсем тепло.
— Ты можешь зайти, но только потому, что если у тебя будет переохлаждение, лечить тебя придётся мне. Сегодня я провела достаточно времени в больнице, а завтра у меня двенадцатичасовая смена.
Я рассмеялся, ожидая увидеть улыбку и на ее лице. Но она выглядела так, будто только что ушибла палец на ноге.
— Что?
— Не смейся.
Моя ухмылка ослабла.
— Почему?
— Потому что мне нравится, когда ты это делаешь.
Талия сдвинулась в сторону и жестом пригласила меня войти внутрь.
Когда она закрыла дверь, я снял ботинки и пальто, повесив его на крючок в прихожей. Затем последовал за ней вглубь дома, долго вдыхая её запах. Кокос и цитрусовые.
В субботу вечером я лег спать счастливым мужчиной, потому что на моей коже был этот запах. Слава Богу, что она не поменяла свое мыло спустя эти годы. Я бы скучал по этому аромату.
— Отличное место, — сказал я, когда мы вошли в гостиную.
— Спасибо.
Её дом был очаровательным и уютным. Стены были выкрашены в нежно-коричневый цвет, который дополнял кожаный диван и кресло. На журнальном столике, сделаном из орехового дерева, стояли шесть мраморных подстаканников, одна из которых держала кувшин, наполненный ледяной водой. Она всегда беспокоилась, что кольца конденсата испортят мебель, поэтому держала их везде.