— Смотрите, мы начали подавать признаки эмоций, — казалось, что Том сошёл с ума: он согнулся, залившись истерическим смехом.
— Что я тебе сделал? — повторил Юджин, наконец, стерев кулаком кровь, уже запачкавшую подбородок и воротник рубашки.
— Существуешь, — как-то криво усмехнувшись, лишь прошептал Том. — Наш презамечательнейший Юджин, надежда всех преподавателей, — социопат, только и думающий о себе и не замечающий ни черта дальше своего носа! — с каждым словом его лицо всё краснело, фразы становились всё более отрывистыми. — Идиот, который ничего на самом деле не понимает, — почти прошипел он, обойдя вокруг.
— О чём ты? –покачал головой тот. Всё это больше напоминало сумасшедший сон, сумбурный, болезненный, точно во время гриппа. Сон, в котором нет логики и здравого смысла, — только разрозненные образы, сплетенные меж собой агонизирующим разумом, плавящимся от высокой температуры. — Ты о Меган? — Томас, едва это услышав, как-то странно замер. — Мы с ней даже не встречались, чёрт, неужели, — Юджин, точно поддавшись алогичности всего происходящего, потерял контроль над собой и своей речью. Всё, что сейчас у него в голове — лишь смесь жалких ругательств и междометий. И никакого смысла.
— Какая ещё, чёрт побери, Меган?! Какое мне до неё дело?! — Томас крикнул так отчаянно, что у него заслезились глаза. Или он действительно плакал? Кажется, бывший друг окончательно потерял над собой контроль: он вновь занес руку, сжатую в кулак до побелевших костяшек, для удара. На этот раз Юджин попытался увернуться, но Том все же задел его, как-то неуклюже зацепив его в бок. Ребра неприятно заныли. Томас же точно растерянно уставился на собственный кулак; губы его беззвучно дрожали — слышно было только сбивчивое дыхание, такое громкое в неожиданно наступившей на улице тишине. Где-то вдалеке послышались неразборчивые голоса. Том сделал пару шагов вперёд, невольно заставив Юджина попятиться, но тот лишь приблизился. — Придурок, неужели ты не понимаешь, что дело было в тебе и только в тебе? — он прошептал это ему почти в ухо. Том бросил на Кэдогана болезненный взгляд и, резко развернувшись, ушёл прочь, не обращая внимания на высыпавшую во двор толпу.
Оставшиеся несколько лет Юджин вообще ни с кем не общался. Иногда встречался взглядами с Томом, когда пробегал по университетским коридорам, спеша на занятия. Сначала в его глазах была злоба, потом — равнодушие, а потом тот и вовсе перестал замечать его, найдя себе куда более весёлую компанию какого-то младшекурсника. И только Юджин каждый раз, видя его, думал о том дне и чувствовал себя виноватым.
Тишина.
Только едва различимое тиканье часов.
Оскар задумчиво смотрел на Юджина, как-то пугающе замершего в той же позе, что и пару минут назад, неподвижно и рассеянно смотревшего куда-то вниз, на трещины на полу. Он даже почти не моргал и выглядел потерянным и разбитым, как никогда. Хотелось хоть как-то его успокоить, но Оскар боялся, что сейчас любое неосторожное слово или движение сделают только хуже.
— Я ведь ничего этого не видел, не понимал, — прошептал Юджин, всё также инстинктивно пряча взгляд. — И что в результате? Из-за меня страдал другой человек. Не думаю, правда, что хоть что-то бы изменилось, если бы я узнал обо всём раньше… — Моррей на секунду бросил на него нервный взгляд. — Тут просто дело в нём самом, с ним было очень сложно, но я… Я как всегда всё сделал только хуже.
— В этом нет твоей вины, — Оскар постарался говорить как можно мягче и спокойнее, стараясь не думать о случайно брошенных другом словах. Юджин немного удивлённо покосился на Оскара. — Никто не идеален: ни ты, ни уж тем более я. С этим парнем ведь потом ничего не случилось, как я понял?
— Нет, — как-то механически помотал головой он.
— И что беспокоиться? В жизни всякое бывает. Если сходить с ума по таким мелочам…
— Но это, это ведь одна из сотни таких ситуаций. Почему у меня нет никого? Я безэмоциональное чудовище, прячущееся от всего мира. Когда все нормальные люди при встрече обмениваются шутками, чуть ли не обнимаются, я с трудом могу заставить себя улыбнуться. Я могу только наблюдать издалека, но говорить…
— И где в этом описании ты, позволь спросить? — Оскар пересел чуть ближе к краю кресла. Юджин совершенно потерялся. В его голове всё это выглядело совсем не так, так не могло быть.
— Я… — попытался сказать он, но понял, что уже не в силах произнести и слова. Оскар мягко улыбнулся, и прибавил, качнув головой:
— Нет, такое из тебя чудовище.
Какое-то время они просто молчали. Было слышно лишь часы и дождь, бьющий по стёклам.
— Хотя бы попытайся заснуть; этот дождь только усиливается, я тебе зонт потом поищу, — задумчиво пробормотал Оскар.
— Я мог бы и сейчас…
— Куда сейчас? В час ночи, в дождь, да ещё и в таком состоянии?
Юджин пробормотал что-то невнятное, но всё же снова улёгся. Глаза уже сложно было держать открытыми, а в голове теперь была приятная пустота. Лишь какое-то тёплое ощущение спокойствия. Запоздало Юджин понял, что это не какое-то мифическое чувство умиротворения, а всего-навсего плед, которым его накрыл Оскар. Он хотел, было, возмутиться, но понял, что даже открыть глаза для него — подвиг, и предпочёл смириться.
***
Время близилось к трём часам. Оскар, стараясь не забываться, шёпотом ругался сам на себя и временами поглядывал на мирно спящего Юджина. Одно его присутствие успокаивало, возвращало в реальный мир из того, что коварно заманивал его к себе, звал шорохами, странными скрипами, доносящимися из кухни. Где-то полчаса назад, устроив небольшой перерыв, он отважился выйти из комнаты и тихо поискал в прихожей зонт — на всякий случай. Сейчас он, точно ещё один призрак из уже реального мира, лежал на столе.
Оскар нервно замер: ему показалось, что часы затикали слишком громко. А потом почти растворились в молчании дома. И лишь стук его взбудораженного сердца нарушал эту тишину. «Это всё бред, всё бред», — пытался успокоить он себя, силясь вернуть мысли в нужное направление. Упрямая рифма, несмотря на получасовые мучения, по-прежнему выглядела плоской и скучной. Да и вообще весь этот кусок можно было смело выкидывать…
Оскар, тяжело вздохнув, отодвинул исчёрканные листы и бросил взгляд на Юджина, точно испугавшись, что мог разбудить его. «Что за глупый человек, — подумал он, слегка улыбнувшись. — Только… что же ты тогда имел в виду, когда говорил про Тома? Нет, из тебя такое же чудовище, как из меня…», — мысль оборвалась, прерванная громким шуршанием, доносящимся из прихожей. «Просто пакет или соседи, или…», — пронеслось у него в голове, и он, покосившись в сторону коридора, вернулся к работе. «Лучше продумаю эту часть, самого лирического героя, — точно пытаясь успокоить себя, едва слышно пробормотал он. — Ему страшно, он запутался, почему бы тогда мне просто не описать…», — Оскар тут же замолчал. На самом деле, он почти никогда не превращал себя в героев своих стихотворений и поэм. Если он писал, чтобы выплеснуть какие-то эмоции, его герои зачастую делали совершенно противоположные вещи. Была пара исключений, написанных на не совсем трезвую голову такими же горькими ночами. Оскар бросил взгляд в сторону нижней секции шкафа, где в темноте пряталась небольшая коробка от обуви. «Они ведь вроде там, где-то на самом дне, под фото», — предположил он, попытавшись не предаваться воспоминаниям, хотя именно сейчас, в такой обстановке, в такой компании, это было достаточно сложно.
Оскар вернулся к своим черновикам, отыскав тот, где у него был записан план и основные идеи, и начал с каким-то отчаянным усердием черкать, точно этот лист был виноват в том, что он отвлёкся. Неожиданно он поднял голову и, задумчиво посмотрев на потолок, беззвучно прошептал что-то, едва шевеля губами. Тут же схватив со стула уже заметно истончившийся блокнот, Оскар поспешно записал пришедшие в голову строки на первом попавшемся листе. С каждой новой строчкой, с каждым новым словом ему казалось, что всё становится правильнее, логичнее, и он погружался в мир, который придумывал. Оскару казалось, что это не его герой, а он сам чувствует спёртый и душный воздух, наполненный запахами сопревших цветов и разлитых сладких духов, слышит тихий скрежет ногтей по камню, временами сменяемый приглушённым шепотом… точно идущим с кухни.