Юджин задумчиво посмотрел на бумажку, представляющего некоего «Конора Андерсона, психиатра». Он едва заметно покачал головой, но всё же взял её и положил в карман пиджака.
— Отчего-то я не уверен, что он согласится, — пробормотал он.
— Ничего, под белы рученьки — и вперёд, — махнул Оуэн. — А будет сопротивляться — прихвати с собой томик того же Уайльда. А что, будет достаточно символично, а он у тебя символы любит, — Юджин только и помотал головой. — Ничего, и не такое разгребал. Давай, вали спасать своё приведение, пока я добрый.
— Ещё два часа до… — начал, было, Юджин, но Оуэн посмотрел на него, покосившись и вытянув лицо.
— Вали, блин, пока не передумал, а завтра как всегда придёшь.
— Хорошо, ладно, тогда я… — Юджин заметался по комнате, собирая вещи.
— Спокойно только уходи, а то сам уже почти без крыши, — усмехнулся Андерсон. — Давай, Вирджиния, беги к своему призраку Кентервиля.
— Что? — переспросил Юджин, уже почти выбежав за дверь.
— Ничего, — Оуэн с лицом «тебе показалось, я такого сказать и в жизни не мог» отвернулся к компьютеру.
— Кхм, я пошёл тогда, — пробормотал Кэдоган, пытаясь забыть об услышанном. В этот раз ему уже ничего не ответили, лишь молча помахали рукой.
Как только дверь захлопнулась, Джинни, громко вздохнув, сняла наушники и отложила бумагу.
— Мне показалось, или наш молчун, чуть ли не впервые на моей памяти, вёл осознанную беседу?
Оуэн лишь криво усмехнулся, посмотрев на неё.
— Нет, не показалось, — хмуро ответил Оуэн, покосившись на дверь.
— Эй, Андерсон, ты, чего? От него унынием заразился? — Джинни была не менее бестактной, чем Оуэн. Наверное, именно поэтому они и могли терпеть друг друга, каждый раз убеждаясь, что «есть более противный в общении человек, чем я».
— Знаешь, будет жалко, если… — он вдруг замолчал.
— Ты о чём вообще?
— Забей, — усмехнулся Оуэн, принимаясь листать журнал.
***
— И скажу. Так и скажу, — бормотал сам себе Оскар, задумчиво наматывая круги по комнате. Он бросил мимолётный взгляд через плечо на зеркало в коридоре — кажется, всё было в порядке. Он нервно поправил волосы, запоздало осознавая, что вообще-то ему сейчас просто нужно будет поговорить по телефону.
Оскар искренне ненавидел телефонные звонки. Настолько, насколько это было возможно. Когда он подрабатывал во времена студенчества, его даже уволили из небольшой конторы из-за того, что он отказался обзванивать клиентов, правда, это действительно не входило в его обязанности. С того момента он был более внимателен при выборе работы (впрочем, проблема легко решалась её отсутствием), но любви к телефонным звонкам не прибавилось. Даже тем, кого он давно знает.
Оскар плюхнулся на диван и приглушил музыку. Нужно было попытаться сосредоточиться. С одной стороны, он чувствовал себя последней тварью, а с другой — глупым школьником. «Придурок, просто возьми и позвони, уже полчаса ходишь вокруг да около», — мысленно упрекнул он сам на себя.
Не прошло и пары дней с разрыва с Нидж (пары восхитительных, тихих, спокойных и чертовски уютных дней), как он снова не выдержал и начал думать о том, что, возможно, надо было бы сделать то, что нужно было сделать ещё два месяца назад, а может, даже и раньше. Всё дело в снах. В дурацких снах, что, казалось, уже управляли его жизнью. Усмехнувшись, Оскар вспомнил первый сон, в котором увидел Юджина. Он помнил этот сон во всех деталях и красках, и помнил то странное чувство, когда проснулся. Чувство пустоты и желания вернуться в этот сон. В сон, про, фактически, ещё незнакомца, ставшего там отчего-то нужным. В тот день Оскар даже отменил встречу с ним, притворился больным. Он не знал, как смотреть ему в глаза.
А потом он просто привык.
Иногда Оскар пересказывал ему эти сны. Изменённые, конечно же, без указания на него. Юджин обычно слушал внимательно и задумчиво молчал. О чём? Оскару хотелось верить, что тот вспоминает о своих снах, и, кто знает, — возможно, так и было.
Он нажал кнопку вызова, прежде чем понял, что делает. «Зато уже нет пути назад», — подумал Оскар. На мгновение он грустно усмехнулся своей же панике. Впрочем, паника, действительно, началась, когда ему ответил едва различимый хриплый голос, вроде бы принадлежавший другу. Про себя Оскар отметил, что тому идёт лёгкая хрипота, но всё же не такая, когда с трудом можно произнести несколько звуков подряд. Вслух же Моррей пробормотал что-то совсем непонятное и крайне нервное, настолько, что, сколько Юджин ни прислушивался, не смог разобрать. Сделав усилие, Кэдоган просипел, что обязательно выздоровеет через пару дней и тут же позвонит. Говорить было сложно — в горле точно наждачкой скребли, голова из-за температуры была как ватная.
Юджин кое-как попрощался, стараясь не думать о том, что голос Оскара звучал уж слишком разочарованно. Мысли и без того были мутными, сложно различимыми, точно перетекали одна в другую. Глаза смыкались сами собой, и через минуту его вполне привычная спальня с прикрытыми ночными шторами превратилась в старую комнату, оклеенную желтоватыми отстающими обоями. По потолку — потёки, на полу — сотни царапин от многократно перетаскиваемой мебели. Старый диван, стол, два окна — одно вело на небольшой балкон, на котором сидела шумная стая птиц, а второе выходило на улицу. За окнами — яркое утреннее солнце, скользящее лучами по стенам домов напротив.
Он осмотрелся. В квартире царила атмосфера уныния и безысходности, хотелось бежать прочь, однако что-то не давало ему уйти. Шагнув, он увидел человека, спящего на диване. На балконе послышался шелест птичьих крыльев. Юджин, отвлёкшись, не заметил, как подошёл вплотную к дивану: теперь он точно видел, что спит на нём не кто-нибудь, а Оскар. Глаза как-то напряжённо сжаты, руки сомкнуты на груди, как у мертвеца, дыхание частое, сбитое, будто снится кошмар.
«Птицы, всё дело в птицах», — почему-то решил Юджин, направляясь к балкону. Стоило ему приоткрыть дверь, как в комнату влетели птицы — белые голуби, немного нахохлившиеся, точно от холода. Ему это показалось странным: до этого ему померещилось, будто весь балкон был в огромных воронах.
Медленно, пытаясь не шуметь, он вернулся. Лицо Оскара изменилось, стало спокойным и безмятежным, как у ребёнка. Вдруг он, не просыпаясь, схватил его за руку и, будто ища защиты, притянул к себе. Юджин неловко опустился на пол, положив подбородок на диван, и рассеянно задумался о птицах и солнце. Оскар так и не проснулся, лишь по-прежнему крепко сжимал его руку. Мысли были туманные, температурные, сильно клонило в сон, то ли из-за усталости, то ли из-за внезапно нахлынувшей волны спокойствия. Юджин не сразу понял, что уже спит. Буквально за мгновение до того, как провалиться в сон, он услышал, как громко каркнул ворон, а потом неясная тень пронеслась прямо перед его лицом.
Проснулся Юджин где-то часа в три. Голова слегка кружилась. А ещё было странное ощущение, что что-то снилось что-то, что совсем не запомнилось. Он относился к снам куда проще, чем Оскар, но всё же что-то ему не давало покоя. От сна осталось странное, нечёткое воспоминание: тепло и спокойствие, нарушаемые какой-то подсознательной тревогой.
***
Всё вокруг казалось ирреальным, ненастоящим, будто придуманным кем-то. Машины, улицы, случайные прохожие — всё сливалось в один бесконечный шумный фон, бессмысленный и ненужный. Юджин уже на автомате шёл по теперь прекрасно знакомой узкой полупустынной улочке, по пути рассеянно смотря под ноги. Он отчаянно старался не думать о том, что могло произойти в его отсутствие, надеясь, что здравый смысл возобладал. Правда, Оскар и здравый смысл всегда были слабо совместимы…
Чтобы отвлечься, он принялся думать обо всём, кроме Оскара. Попытался вспомнить всё, что знает об этом Коноре — брате Оуэна. Ему было всё равно о ком думать, а тут хотя бы могла быть какая-то польза. Юджин видел его лишь один раз, когда совершенно случайно (в первую очередь для себя) согласился пойти на день рождения Оуэна. Он отмечал его в каком-то ресторанчике, в крайне скромной компании: была ещё его жена и, собственно, брат. О жене Юджин мало что помнил. Помнил, что она работает то ли криминалистом, то ли кем-то в этом духе в полицейском отделении; помнил, что это была достаточно приветливая и дружелюбная азиатка. Но вот имя бесследно стёрлось из памяти. Конор вообще остался для него какой-то блёклой тенью — если бы он ему встретился, то наверняка Юджин бы его и не узнал. Осталось только неясное воспоминание, что он говорил в несколько странной манере: то медленно, то крайне быстро — видимо, издержки темперамента.