— Я знаю, что я нужна тебе, — пробормотала она.
— Мне теперь не нужен никто, — Юджин лишь процедил сквозь зубы. — Был человек, без которого я не мог жить, а теперь его нет. И что теперь? Что делают все нормальные люди? — он и сам не понял, как перешёл на крик. — Как ты можешь знать о подобном, когда ты и понятия не имеешь, что я такое? Чёрт возьми, я был для него сотни раз перечитанной книгой, а я ничего как всегда не замечал. Я из тех мерзких людишек, что воспринимают всё как должное. О, мне улыбаются, ну — так и надо, странные шутки — наверное, просто так общаются. Ведь проще игнорировать, чем принять и осознать. Что ты можешь знать об этом? Я был нужен ему, а я — сбежал, сбежал потому, что мне просто вздумалось, что так будет лучше, проще. Я чёртов дезертир, убийца, предатель! — он дрожал и смотрел в никуда. Юджин даже не сразу понял, что кто-то твёрдой рукой схватил его за плечо и осторожно отвёл в сторону.
Оуэн.
«Что ему нужно?»
Энн смотрела потерянным взглядом, точно ничего и не слышала.
— Эй, успокойся, — Андерсон шикнул на него строгим голосом. — Она тут ни причём. Вали отсюда, Энн, — он махнул рукой на девушку и та, раздражённо посмотрев на него, удалилась.
— Что тебе нужно? Хочешь успокоить? Сказать эти ваши слова сочувствия? Я сам всё испортил, я опоздал везде и во всём. Это лишь моя вина, — слова давались с трудом. Челюсть немного дрожала, по спине то и дело пробегал холодок.
— Сочувствие — это не ко мне, — Оуэн меланхолично пожал плечами. — Ты идиот, и это факт. Тебе нужно это принять и понять, что уже ничего не сделать. Да, частично это твоя вина. Но давай будем реалистами — Оскар не из тех, кого можно было представить милым старичком, прогуливающимся по парку.
— А он мне как-то приснился таким, — вдруг лицо Юджина изменилось: стало немного спокойнее, на губах возникло подобие улыбки. — А что, он может, он может, — прибавил он. Андерсон хотел что-то сказать, но решил, что это будет лишним и замолчал.
— Послушай, давай отойдём куда-нибудь, а то тут всё же достаточно людно, — он качнул головой в сторону тени, виднеющейся за стеллажами. Тень стремительно исчезла. — Давай наверх. Мне тебе просили кое-что передать. Не хочу, чтоб кто-то видел.
Молча они поднялись по старой деревянной лестнице. Про себя Юджин подумал, что уже давно тут не был.
— Вот, — молча, внимательно следя за каждым жестом своего собеседника, Оуэн положил связку ключей на стол.
— Что это? — будто не совсем понимая, спросил Юджин, хотя ответ был очевиден.
— Она опечатана, но если тебе нужно — ты можешь…
Он даже не дослушал. Взял ключи. Раздался лёгкий металлический звон.
В голове снова стало неправильно-пусто, а в груди — наоборот — слишком тесно.
Юджин поднял глаза: за окном стучит проливной дождь. Снизу доносятся чьи-то перебранки и долетает лёгкий запах кофе — наверняка Жаклин — это ведь у неё есть эта дурацкая привычка каждый день делать кофе и дразнить им все отделы.
На мгновение показалось, что позади скрипнула лестница, а воздух наполнился свежестью дождя.
Юджин рассеянно опустил взгляд. На ещё минуту назад пустом столе лежал брошенный кем-то блокнот.
— Эй, ты, ты тут? — Оуэн в панике округлил глаза, почти переходя на фальцет.
— Нет, — пробормотал Юджин, рухнув на стул и упав лицом в столешницу.
***
Ключ до боли легко повернулся в замочной скважине. Пахнуло пустотой, пылью. Ничем.
Юджин сделал шаг и бросил ключи на тумбочку. По квартире пронеслось эхо.
Мёртвая тишина. Так вот какая она?
Заглянул в комнату. Идеальная чистота. Ни одной зацепки, ни одного знака того, что что-то случилось. Словно хозяин просто вышел, а он пришёл слишком рано. Ведь так? Он ведь говорил ему пойти прогуляться? Юджин почувствовал, как челюсть слегка задрожала, а глаза как-то странно защипало. Он подошёл к столу, чувствуя, как ноги начали подкашиваться, и схватился за него руками.
Его взгляд упал на идеально, до безумия ровно сложенную стопку бумаги. На некоторых листах — капли крови, края некоторых помяты, оборваны. Но лежат идеально ровно.
— Нет, — прошептал он, почти против своей воли беря рукопись. Юджин бросил взгляд на невнятное посвящение на первом листе.
Он не может это читать.
Он не хочет это читать.
Он не хочет этого даже касаться.
На мгновение Юджин заметил, что держит пальцем лист именно на том месте, куда капнула кровь.
— Его кровь, — шёпот разнесло по квартире эхо.
Почти аккуратно положив рукопись на место, он сделал пару шагов назад. Колени подкашивались, в голове — сотни голосов и одна-единственная мысль.
— Зачем ты это сделал? — пробормотал он, окончательно теряя контроль и хватаясь руками за голову, точно пытаясь сдержать голоса. — Что ты этим доказал? Что ты принял решение и довёл всё до конца? Как ты смел решать подобное, не думая об остальных? — с каждым словом Юджин кричал всё громче, в глазах становилось всё темнее, а пол как будто бы ближе. Он и сам не понял, когда оказался на коленях, крича одно-единственное слово, просто звук, звук, перерастающий в почти вой.
— Это только моя вина, — прошептал он, уткнувшись головой в сиденье дивана, чувствуя этот до боли знакомый, едва уловимый запах когда-то пролитого вермута. Кэдоган даже почти помнил тот вечер. Тогда, тогда его непутёвый друг смог пробиться с небольшим сборником в приличное издательство. Достаточно выпил. А Юджин, Юджин слишком много думал.
— Зачем, зачем ты оставил мне все эти воспоминания, — его голос был почти неразличим. — Было бы куда проще, если ты без разговоров выставил бы меня за дверь. А так? Внушил жалкую надежду, зачем? Чтобы я до конца жизни в страхе вспоминал эти единственные за всё моё существование секунды чего-то, похожего на жизнь?
Он падал куда-то во мрак, и единственное, что пыталось вернуть его в реальность — полустёршееся из памяти имя.
Он не хотел произносить его даже мысленно.
Так быстрее забудешь.
Но разрозненные детали роем гудели в его голове.
Пронзительные голубые глаза, которые почти никогда не смотрели прямо. Тёмные отпущенные волосы, что шли лёгкими волнами из-за влажной погоды.
Пальцы — вечно в мелких царапинах из-за книг и тетрадных листов, вечно в синих чернилах.
Голос — изменчивый, вроде бы слегка хриплый. Но он не мог вспомнить, каким именно он был. Не мог вспомнить этот звук.
«Отпусти, пожалуйста, отпусти меня», — вдруг воскресло в памяти.
— Оскар, Оскар, Оскар, — пробормотал Юджин, уткнувшись лицом в обивку дивана, чувствуя, точно, произнеся его имя, нарушил какое-то табу.
Он выдохнул и кое-как поднялся. Стены выглядели как-то голо: без часов, без фото Ниджелии. Из-за того что не было часов создавалось ощущение, что время просто остановилось. Будто кто-то сломал само время, разрушил его. Казалось, что сейчас всё придёт в порядок, что Оскар зайдет в комнату — и всё будет так, как должно было быть.
Он обернулся и вдруг заметил коробку на нижней полке шкафа. За эти недели он не раз обращал на неё внимание, но сейчас она стояла криво, точно её кто-то отодвинул, а потом неаккуратно поставил на место. Ведомый шестым чувством, Юджин достал её и открыл.
Фотографии.
Вырванные из блокнота страницы — все в каких-то записях. Одни — перечёркнуты. Другие написаны предельно разборчиво — так обычно Оскар писал те стихи, что хотел ему показать. Даже для издателей настолько не старался: просил его перепечатать.
Потрёпанный блокнот.
Юджин осторожно взял отдельные страницы в руки. Это всё были стихотворения — одновременно типичные и нетипичные для Оскара. Они были безупречны в своей безумной красоте. Но они были… неужели о нём самом?