Он с испугом читал строчки странного подобия средневековой баллады, в котором главного героя — простого менестреля — преследовал некий дух. Преследовал настолько долго, что тот стал для него уже частью жизни (хоть и мучительной), однако поэт никогда его не видел. Герой уговорил его показаться — но пожалел об этом. Дух был настолько красив, что герой больше ни на что не мог смотреть, один взгляд на призрака заставлял его плакать. И, чтобы больше не страдать, менестрель решил выколоть себе глаза.
Герои в этих стихах страдали, сгорали от своих чувств, клялись убить тех, кто довёл их до этого состояния; преследовали их в тёмных аллеях парков, призраками пробирались в спальни. Они, крича, сдирали с себя кожу, не зная, как сбежать от самих себя; убивали себя и тех, кто убивал своим присутствием их.
И везде стояли схожие по времени даты.
Прошлая зима.
— Оскар, — он болезненно закусил губу и взял в руки блокнот, ожидая увидеть в нём то же самое. — Неужели? — Юджин пролистал несколько страниц. Тот самый единственный дневник Оскара — записи его снов.
Лето.
Год назад.
Запись на несколько разворотов, в конце — вопрос: «ПОЧЕМУ ИМЕННО ОН?».
Пролистав ещё, Юджин увидел немало знакомых снов. Знакомых по разным причинам. Только он не знал, что он был их непосредственным участником.
— Зачем же было лгать, — выдохнул он, не в силах смотреть последние записи — рваные, нервные, измятые.
Несколько фото будто кто-то уже доставал, не так давно. Уголки у одной фотографии были помятые — значит, её доставали особенно часто. Её Юджин отложил и принялся рассматривать остальные фотографии — те самые фото с их единственной встречи в компании Эллы и Трис. «Значит, он их забрал себе и мне ничего не сказал? Почему?» — лишь покачал головой он, смотря на фото, где он улыбается в компании таких же улыбчивых Эллы и Оскара. На другой фотографии Оскар зачем-то попытался его обнять, а он возмутился — лицо вышло явно забавное, он даже сейчас невольно улыбнулся, но буквально на секунду. Отложенная фотография производила двоякое впечатление. Не самая удачная композиция. Трис явно снимала тайно, не с лучшей точки, но фотография вышла крайне живой. Он с улыбкой смотрел на Оскара — явно что-то рассказывал, а тот как будто бы увлечённо искал что-то в блокноте, но на деле — смотрел на него. «Чёрт возьми, видел бы я тогда себя со стороны», — подумал Юджин, не в силах смотреть на самого себя, такого умиротворённо-радостного, смотрящего на Оскара с таким теплом, что он мог поклясться: он ни на кого так не смотрел.
Из-за всех нахлынувших воспоминаний стало как-то тошно. Он отставил коробку в сторону и, немного пошатываясь из-за дрожи в ногах, поднялся. Немного знобило. Или, наоборот, в квартире было слишком душно? Голова была как будто в эпицентре смерча.
С трудом он дошёл до коридора — сам не зная зачем. Бросил взгляд на чёртово зеркало. Действительно, выбит крупный кусок. Будто пытаясь поверить в это, Юджин, точно зомби, бесцельно провёл пальцем по краю стекла. Даже не сразу заметил, что поцарапался, оставив на кромке несколько капель крови. Он задумчиво посмотрел в потрескавшееся зеркало, теперь больше напоминающее кривые зеркала из парков развлечений, те, что искажают — то приближают, то отдаляют объект, но превращают его в уродливую вытянутую и изломленную спираль.
Это зеркало было именно таким, а спиралью — он сам.
Юджин с трудом сдержался, чтобы не ударить по нему кулаком. «Никто не должен знать, что ты там был», — донёсся до него сохранённый где-то на подсознательном уровне голос Оуэна, точно голос призрачного здравого смысла.
Вместо этого он просто посмотрел в зеркало. С укором. С ненавистью. Будто не он, а зеркало виновато во всех его грехах. Или всё же тот, кто в нём отражался?
Было сложно увидеть хоть что-то. Трещины ломали перспективу, искажали углы.
Он немного повернул голову и вдруг замер, заметив силуэт, мелькнувший позади него, в комнате. Юджин машинально оглянулся, но ничего и никого не увидел. Попытался встать точно также, бессильно крутил головой — но бесполезно. В осколке было видно только комнату. Жёлтые обои, потёки на потолке…
Он был почти уверен, что видел силуэт человека, смотревшего в его сторону. Взлохмаченные волосы чуть выше плеч, руки обессиленно опущены.
Придерживаясь за стену, Юджин вернулся в комнату. Он совершенно уже не знал, зачем и почему всё это делает. Но сейчас в его голове промелькнула мысль. Слабая надежда. Глупая. Жестокая в своей бессмысленности.
Он сел на пол, там, где оставил коробку, взял первую попавшуюся фотографию, и, глядя на неё, прошептал, закрыв глаза:
— Я вызываю дух Оскара Моррея.
***
Дул холодный ветер, завывая в ветвях буков и тисов, поднимая с земли клейкие полусгнившие листья.
Две девушки быстрым нервным шагом шли по аллее кладбища, глядя по сторонам. Они крепко держались за руки, но явно из-за какого-то бессознательного испуга, а не по какой-то ещё причине.
— Опоздали, — пробормотала одна, увидев в отдалении одиноко стоящего молодого человека, замершего у совсем свежей могилы. Она машинально поправила растрепавшиеся каштановые локоны и ускорила шаг, потянув за собой вторую.
— Мы, мы… — запыхавшись, пробормотала она, подходя, но ее остановили жестом.
— Ничего, спасибо, что приехали.
— Я ведь чувствовала, я говорила Трис, что надо ехать, ещё когда ты только позвонил…
— Что сделано, то сделано, — голос Юджина был механический, скрипучий, неживой. — Хорошо, что далеко от неё, — вдруг прибавил он, посмотрев куда-то в сторону.
— Юджин, я… — Эллайя не знала, что сказать.
— Не надо, уже поздно. Никто ничего не изменит, — прошептал он, на секунду задумавшись, и тут же болезненно зажмурился. Трис просто молча наблюдала за происходящим: она мало знала их, но эти двое ещё тогда, давно, вызвали у неё любопытство — чисто с художественной стороны. В этом они были близки с Оскаром, и Элла даже удивилась, что тогда обычно крайне молчаливая Трис, много болтала именно с ним.
— Боже, Юджин, — всхлипнула Элла, чувствуя, как глаза застилает пелена, и рывком обняла его, будто он был единственным знаком того, что Оскар Моррей когда-то существовал, а не привиделся ей во сне. Впрочем, не знаком. Сейчас Юджин больше походил на эхо, призрака, что вот-вот исчезнет. Она посмотрела в его лицо и не увидела ни одной эмоции. Кожа бледная, и в то же время щеки болезненно-красные — из-за того, что она его обняла? Эллайя отпустила его, чувствуя, что это уже не поможет.
— Когда это все началось, — вдруг сказал он, — ему приснился сон, в котором я убил его — закопал живьём в могилу, чтобы тот не мучился. Я так испугался тогда этого сна, а теперь, теперь сделал все точно так же.
Девушки смотрели на него, не говоря ни слова. Эллу всегда пугали страшилки от Оскара, но такие…
— Это был просто сон, — пробормотала она.
— Нет, — Юджин вдруг ухмыльнулся, — с ним ничего просто так не бывало. Я убил его, понимаешь, вот этими руками, — он выдохнул и покачал головой, покосившись на надпись на могильном камне. — Да, не как настоящий убийца, но чем я лучше? Я был последним слепцом, слепцом во всем: не видел ни того, что я для него значу, ни что он для меня, я не видел, что все уже настолько плохо, что мне одному не справиться. Но я же должен все сделать сам! — воскликнул он. Его бил озноб. Он съёжился, кутаясь в пальто, и это не осталось без внимания Эллы. — А сейчас он снится мне, — он сел прямо на землю, не думая о грязи и холоде. — Точно в отместку. Он ничего не говорит. Я просто знаю, что он там, вижу вдали, а он ускользает в последний миг. Скоро я тоже так сойду с ума. Хотя, может, оно и к лучшему? Не хочу ничего видеть, к чему это всё, такое пустое, бессмысленное…