«Интересно, - подумала Корневская. – Если бы тебя сначала ни за что выкинули из вуза, потом случилось бы то, в лесу, потом все остальное – что бы ты делала? Глушила бы водку стаканами? Отыгрывалась на муже и детях? Как же это просто – с легонца выносить суждения о других».
На следующий день девушка встала рано по будильнику и в восемь часов уже стояла в цеху, готовая приступить к работе.
- Не передумала? – спросила начцеха. – Может, для начала все же сорок?
- Восемьдесят, - отрезала Алена и включила первый станок.
С ним она справилась довольно быстро, хотя и дольше других работниц – сказывалось отсутствие навыка. А на втором ее монотонные движения начали становиться сбивчивыми, поэтому провозилась она основательно. После прохождения второго станка, на первом все веретена стояли уже давно перемотанными – станок простаивал.
Корневская бросилась к нему и начала ускорять темп движений, стараясь не сбиться. Сбой может привести к браку.
Временами она ловила на себе любопытные взгляды остальных работниц, уже знавших, что новенькая – «с придурью». Не обращали на Алену внимания только две вьетнамки.
Постепенно девушка сумела войти в нужный ритм, и первый станок простаивал все меньшее время. Но тут начала проявляться другая проблема. Уже после первого часа работы ноги, не привычные к такой нагрузке, начали ныть, да и руки от однообразных движений потихоньку деревянели. И эти ощущения становились все более мучительными.
Девушка, работающая по соседству, наиболее доброжелательно настроенная к новенькой, улучила момент, подошла к Алене и громко обратилась к ней, пытаясь перекричать шум машин:
- Ты, если совсем невмоготу станет, останавливай станки – передохнуть. У нас это можно.
- Ничего, выдержу, - сквозь зубы пробормотала Корневская.
И станки она ни разу не остановила, найдя другой способ все же давать ногам короткий отдых – присаживаясь на мгновение при включенных станках.
Так она продержалась до обеденного перерыва. Но ближе к нему уже ни одно веретено не простаивало. Но когда Алена отключила оба станка и вышла на перерыв, ее шатало из стороны в сторону.
Заново приступать к работе после непродолжительного отдыха оказалось еще труднее. Правда, Алена успела более-менее размять одеревеневшие руки. Для того, чтобы восстановить набранный темп, ей потребовалось огромное волевое усилие. Как ей удалось продержаться до конца смены и не упасть, Корневская не понимала сама. Итог смены был следующим: хотя она взяла вдвое больше веретен, ее выработка оказалась больше, чем у остальных не в два раза, а примерно в полтора. Но и это было существенно. Хотя сейчас она ощущала себя скорее трупом, чем живым человеком.
Уже когда девушка вышла на залитую солнцем улицу, она с удивлением отметила, что за всю смену ни разу не вспомнила о своей депрессии. Невероятная физическая усталость просто вышибла душевный недуг.
Дома она еле проглотила ужин, с трудом нашла в себе силы доползти до душа, рухнула в кровать и мгновенно провалилась в сон, из которого ранним утром ее вновь выдернул звонок будильника.
На второй свой день в цеху она вновь взяла восемьдесят веретен. Отношение к ней в цеху заметно изменилось. На нее уже не смотрели как на «выпендрежницу», и даже во взгляде начальницы цеха появилось если еще не уважение, то уже куда большее понимание.
Второй день дался легче: сказывалась приобретенная сноровка. А дальше с каждым днем Алена привыкала к работе все больше и больше. Ноги и руки, хоть и ныли, но уже как-то справлялись с нагрузкой. На восемьдесят веретен она теперь тратила времени ненамного больше, чем другие – на сорок.
Через несколько дней в цех заявился фотограф из заводской многотиражки и молча «щелкнул» ее у станка. Очевидно, Корневскую собирались объявить передовиком производства и повесить фото на «доску почета». Но ей это было совершенно безразлично.
Депрессия отступила!
В субботу, свой первый выходной, Алена отправилась на весь день в Петергоф и подолгу сидела на скамейке перед каждым фонтаном, любуясь искрящимися узорами множества капель и радуясь всему: солнцу, буйству зелени, толпам проходящих беззаботных людей.