«А если в порт? Найти русское судно, чтобы меня там пока спрятали, а там уже подскажут, как дальше быть».
Только вот как выйти из этого лабиринта узких улочек? Никита уже заплутался. Ничего, как-нибудь выйдет, не такой уж большой этот центр Стокгольма. Главное – на конный патруль не нарваться. Но пока вокруг все тихо.
Будучи уверенным, что никого на пути не встретит, Никита так ушел в свои мысли, что налетел на идущего навстречу одиночного прохожего, чуть не сбив его с ног.
От неожиданности незнакомец выругался. Но не по-шведски. А почти так, как привык слышать Здрогов в Советском Союзе 1969 года!
- Ты русский?! – воскликнул Никита. – Ну, дела! Вот ведь мне повезло! Ты же из России?
- Нет, из Гетманщины я, - проговорил незнакомец, меряя Здрогова подозрительным взглядом. В чем его вполне можно было понять. Нечасто встретишь в центре Стокгольма шведского гренадера в форме, разговаривающего по-русски.
- Украинец, значит, - понял Никита. – Так это без разницы. Все равно - наш. А зовут тебя как?
- Козьма, - неохотно назвался прохожий, продолжая пристально разглядывать собеседника.
- Никита я, - представился Здрогов. – Слушай, Козьма, ты же знаешь, что своих надо выручать. Меня на ночь укрыть где-то надо. А утром я уже найду, куда мне деться. Дело государственной важности! Смекнул?
- Смекнул, - кивнул Козьма, по-прежнему наблюдая за Никитой как-то уж очень внимательно.
И вдруг где-то недалеко тишину прорезал звонкий стук копыт по булыжной мостовой.
- Патруль! – воскликнул Никита. – Прячемся скорее!
А спрятаться было где. Например, нырнуть на совсем уж узенькую улочку, совсем не освещенную, на которую точно не свернет конный патруль. И такая улочка рядом имелась.
Вот только новый знакомый почему-то медлил, хотя стук копыт слышался уже близко, верховые вот-вот выедут из-за угла.
Но тут произошло неожиданное.
Козьма набросился на совершенно не ждущего подвоха Никиту, сбил его на землю лицом вниз, завернул ему руку сзади и придавил к мостовой всей тяжестью своего тела.
- Господин офицер, сюда! – во весь голос закричал он по-шведски. – Скорее! Я поймал русского шпиона!
- Фашист ты и бандеровец, - выдохнул Никита после нескольких неудачных попыток освободиться. – Сволочь петлюровская. Русские и украинцы всегда братьями были, а ты – как отломанная ветка.
Насчет фашиста и бандеровца Козьма, разумеется, понять не мог, но сравнение с отломанной веткой его, похоже, очень задело, потому что он обиделся.
- Чумное рыло! – крикнул он в ответ. – Ишь, брата нашел, лапоть тверской! Леопольдиха ваша тебе сестрица! А мне твоя Московия что оглобля вместо коромысла!
А к ним уже подбегали с факелами спешившиеся солдаты городской гвардии во главе с лейтенантом.
- Кто такой? – отрывисто спросил шведский офицер. Вопрос относился не к Козьме, которого лейтенант, похоже, знал, а к нему, Никите.
- Ульф Сингельд, рядовой гренадерской роты, - буркнул Никита, которого Козьма по-прежнему придавливал к земле.
- Почему ночью не в казарме, а шляешься по городу? – спросил лейтенант.
- Лжет он, господин офицер, - подал голос Козьма. – Он по-русски прекрасно говорит, просил его спрятать куда-нибудь. Шпион это. Обыщите его и точно что-нибудь найдете.
По знаку начальника патруля, уроженец Гетманщины отпустил Здрогова и вскочил на ноги. Отряхивая мундир, поднялся с земли и Никита.
Один из королевских гвардейцев довольно бесцеремонно сорвал с него ранец и высыпал все содержимое на мостовую.
Свиток бумаг немедленно привлек внимание офицера. Приказав одному из солдат поднести факел поближе, он развернул бумаги, начал просматривать и присвистнул.
- Да ты и взаправду шпион! Где ты это украл? Ладно, найдутся те, кто разберется. Вяжите его – и в кордегардию.
«Вот и вляпался, - с тоской думал Никита, шагая со связанными руками между двух верховых. – Теперь точно по головке не погладят. Все улики налицо.
Здрогов представил, чем ему все это грозит, и тут же ему стало по-настоящему жаль себя.
В коордегардии, которая оказалась не так уж и далеко, лейтенант почтительно разбудил какого-то капитана, наскоро посвятив его в курс дела, выложил на огромный стол все вещички Ульфа-Никиты, среди которых сильно бросались в глаза украденные бумаги, после чего исчез.
Допрашивал Здрогова уже капитан, а какой-то сержант-писарь, вооружившись пером, усердно записывал. Да так усердно, что даже не заметил, как из его простуженного носа вылетела и шлепнулась на бумагу жирная увесистая сопля.