После того, что сделали с его руками, Никита сможет драться только ногами, что должно стать неожиданностью для его врагов, европейцев XVIII века. В отличие от Японии и Китая, здесь в это время даже не представляли как это – драться ногами.
В свое время родственник дядя Слава показал Здрогову, что такое боевое искусство «сават», появившееся во Франции только к концу прошлого века. Этот вид единоборства не особо затейливый. Надо нанести обутой стопой удар по голени противника спереди. При хорошей силе удара, которая определяется скоростью, прием становится для противника очень травматичным и на какое-то время лишает его возможности передвигаться.
Дядя Слава предупредил Никиту, что применять такое можно только в экстремальных ситуациях, но никак не в школьных или дворовых потасовках, где сегодня подрались, а завтра снова ходят в друзьях. Ведь так можно запросто отправить товарища на больничную койку и за это стать изгоем для остальных, когда потом никто с тобой ни здороваться не будет, ни рядом за партой сидеть не захочет.
Здрогов мысленно оценил диспозицию для будущего скоротечного боя. Ульф Сингельд парень крепкий, а в ногах особенно, не зря ведь деревенский, пешком отходил немало. Плюс фактор неожиданности. Одного конвоира он резким ударом подошвой в голень вырубит сразу, заставив присесть и отползти. Но надо успеть добраться и до второго, пока тот не успел выстрелить или проткнуть Никиту штыком.
Если получится, то дальше надо просто бежать по коридору к выходу из тюрьмы. Только вот где он, этот выход, Здрогов уже не помнил.
Нет, убьют, конечно, это понятно, но сперва он еще побарахтается. Во всяком случае, он не баран на веревочке, чтобы покорно плестись на пытку или казнь.
- Я не баран! – повторил Никита вслух. – А вы, сине-желтые, как-то быстро забыли русских после Полтавы. Так вот, вы еще наших, советских, не видели.
Глава 32. Знак судьбы
Скрючившись в бочке в неудобном положении, Реште терпеливо дожидалась, пока римляне закончат погрузку. Совсем рядом она слышала их голоса и стук новых бочек, которые они ставили на пол трюма. В течение всего времени пребывания в столь неприятной вынужденной позе, она пыталась развлекать себя мыслями о философе Диогене Синопском из Эллады, который и вовсе жил в пифосе, большом глиняном сосуде для зерна, в соответствии со своим убеждением, высказанном в его главной цитате: «То, в чем философия пытается убедить на словах, бедность заставляет осуществлять на деле».
Та бочка, в которой она находилась, должна была быть поставлена Фрезенгунтом сбоку ближе ко входу, чтобы не быть заставленной со всех сторон.
Потом голоса смолкли, и парфянка услышала звук захлопнутой двери. Это означало, что в трюме она осталась одна.
Достав наощупь кинжал, Реште начала осторожно отжимать доски бочки друг от друга, чему способствовало то, что Фрезенгунт их предварительно расшатал. Через некоторое время ей удалось сделать в бочке щель, через которую она смогла выбраться, не обдирая бока.
Когда она вылезла, в трюме была полная темнота, но не тишина. Откуда-то с разных сторон был слышен лай множества собак. Легкое покачивание из стороны в сторону означало, что гексера вместе с остальным римским флотом покинула Брундизий и вышла в открытое море. Постепенно ее глаза к этой темноте привыкли.
Стараясь ступать неслышно, Реште подошла к двери и слегка толкнула ее вперед.
Дверь подалась: она оказалась не закрытой на засов, так что выход из трюма был свободен.
Парфянка осторожно выглянула наружу. Впереди была небольшая деревянная лестница, по которой Реште начала осторожно подниматься, стараясь не скрипеть.
Если в трюме пахло съестным, то за его пределами запах был куда менее приятным. Хуже того – он был отвратительным. Причин на то было две. Во-первых, вонь шла из множества собачьих клеток, которыми был уставлен корабль. А еще - рабы-гребцы. На нижней палубе находилось множество прикованных невольников, для которых теперь весло оставалось единственной ниточкой, связывающей их с жизнью. Справлять нужду они могли только под себя, и хотя устройство римского судна предусматривало систему оттока нечистот в море, смрадный запах был настолько силен, что остальным обитателям корабля оставалось к нему только привыкнуть.
Самые крепкие гребцы могли держаться дольше остальных, менее крепкие умирали еще до конца пути, не выдерживая нечеловеческой нагрузки вкупе с ударами бичом, которыми их щедро награждали надсмотрщики за недостаточную активность.