Анний взглянул в ту сторону:
- Это принц Абгар, правитель одного из мелких княжеств в Мессопотамии.
- Благодарю доблестного квирита за утоление моего любопытства, - доброжелательно сказала парфянка.
«Если ты надеешься кого-то из них соблазнить, то сперва посмотрела бы на себя, уродина», - подумал сенатор и отошел.
Реште осталась наедине со своими мыслями. Кто же из двоих? Мессопотамец, конечно, союзник Рима. Его княжество располагается очень близко к местам будущих боев. Если Сурене написал он, то что ему нужно? Денег? Или он ненавидит римлян? А может, хочет получить гарантию, что его владения не будут тронуты воюющими сторонами при любом исходе событий?
А если письмо написал римский квестор Кассий? Он соратник Катона, враг триумвирата и тоже может иметь какие-то свои причины быть заинтересованным в поражении римской армии.
Реште достала заостренную палочку и две плоские вощеные дощечки. На обеих она написала один и тот же текст:
«Ты хотел поговорить – с тобой поговорят. Будь завтра в полдень у восточного входа в Лабиринт. Но если вдруг встреча не состоится, все равно знай – твои условия будут приняты».
После этого она сделала знак одному из рабов сенатора Анния, крутившемуся неподалеку. Раб мгновенно подскочил. Челядь сенатора уже знала, что ей следует повиноваться так же, как самому Аннию.
Реште шепотом сказала ему:
- Возьми эти две дощечки и одну отдай вон тому квириту с желтым браслетом, а другую – вон тому варварскому принцу, который носит такой же. Но от кого – не говори. И сразу после этого исчезни из цирка, чтобы больше здесь тебя никто не видел.
Раб принял таблички и отправился выполнять ее распоряжение.
Парфянка проследила взглядом, как он отдал письмо сначала Кассию, потом принцу Абгару, после чего быстро отправился к выходу из цирка и исчез.
«Молодец», - мысленно похвалила его Реште, наблюдая при этом за теми двумя.
Кассий прямо впился глазами в текст письма, а после прочтения начал обводить взглядом ряды зрителей, словно надеялся таким образом определить отправителя.
Абгар же мельком пробежался взглядом по тексту, после чего с равнодушным видом бросил дощечку на пол.
Получалось, что поведение у них оказалось совершенно разным, но делать из этого какие-то выводы было невозможно.
«Все выяснится завтра, - успокоила себя парфянка. – Ко входу в Лабиринт придет тот из них, кому это нужно. А если вдруг придут оба? И второй, который не имеет отношения к письму в Парфию, явится из любопытства. Как быть тогда? К кому из них мне подходить? Ладно, не буду думать об этом раньше времени, завтра все и буду решать на месте. А пока…»
Додумать она не успела. Фанфары возвестили о начале игр.
На обильно посыпанную песком арену служители цирка в доспехах выволокли не молодого уже человека с всклокоченной бородой и в одной набедренной повязке. Все уже знали, что это человек, виновный в нарушении законов Иудеи, что проявлялось в укрывательстве кого-то, кого не следовало укрывать. Для совершения казни этнарх Герштцан передал его римлянам.
Решетка, закрывающая выход с арены, тут же опустилась. Бежать приговоренному было некуда. Сидящие ближе всех к арене разглядели на руках и ногах узника следы ран и сразу поняли, что его прибивали к кресту.
- Это иудей Симон, - пронеслось по рядам.
- Сообщник отшельника-лжеправедника, - шепнул Красс Помпею. – Того самого, для поимки которого Герштцан выпрашивает у нас нескольких боевых собак.
Под рев трубы решетку подняли вверх, и через минуту на арену выбежал тигр.
Цирк заревел: всеобщее возбуждение просто взорвало воздух множественным криком. Люди не только кричали, но и толкали друг друга локтями и тяжело дышали от предчувствия будущего зрелища.
Тигр сразу обратил на иудея внимание и, на какое-то время застыв на месте, просто смотрел на него немигающим взглядом. Приговоренный стоял, не шелохнувшись.
Затем тигр медленно направился в его сторону, одновременно принюхиваясь – его ноздри трепетали. Пройдя половину пути, он остановился.
Симон вжал голову в плечи и попятился.
А тигр уже готовился к прыжку. Мгновение – и его туша, толчком оторвавшись от земли, обрушилась на приговоренного.
Зрители успели услышать лишь сдавленный крик, тут же заглушенный утробным рычанием хищника. А в следующее мгновение тигр уже жадно пожирал тело того, кто только что был живым человеком. Песок быстро пропитывался кровью. А зверь все рвал кусок за куском, временами оглядываясь и обнажая испачканные кровью клыки.