- Да, с этим все в порядке.
- Вот вы сами и ответили на свой вопрос о предназначении.
С момента той встречи прошло уже полгода.
Сейчас, когда Андромеда вдруг отчего-то поняла, что жизнь Ильи повисла на волоске, она вспомнила этот разговор во всех подробностях. В особенности – ту его часть, где речь шла о том, что душа девушки из Древнего мира так же бессмертна, как и у всех остальных людей.
Женщина встала и прошла в спальню. Над ее кроватью висело три портрета: Андропова, Громыко и той самой жительницы позапрошлого тысячелетия. Этот рисунок был оставлен самой умершей как приложение к ее посмертной рукописи. Андромеда поместила его в рамку и повесила здесь, а то, что видели посетители выставки, было лишь копией.
Только сейчас художница обратила внимание на то, что за окном стало уже темно. Пришел вечер, а на подходе была ночь. «Время, когда силы зла властвуют безраздельно», - вспомнила она цитату из романа Конан-Дойля, и все ее тело пробрал мороз. Но тут же она сумела собраться и, глядя на девушку на портрете, негромко заговорила:
- Думается, в том, что касается нас с тобой, настал момент истины. Тебя давно нет на этом свете, но где-то обретается твоя бессмертная душа. Знать бы где, впрочем, скоро узнаю по себе, годы-то отстукивают. Но я ушла куда-то не туда. Илья в беде, сейчас я могу сказать это точно. Когда он ушел на эту войну, я просила тебя его хранить. Сейчас я прошу тебя его спасти.
Андромеда замолчала, пристально глядя в лицо девушки на портрете, словно рассчитывала увидеть какой-то знак, что ее услышали. Но все оставалось по-прежнему, никакие неожиданные звуки не врывались в установившуюся в квартире тишину, портрет так же неподвижно висел на стене, а девушка из Древнего мира по-прежнему неподвижно смотрела куда-то вперед своими огромными и просто бездонными глазами.
Андромеда заговорила снова:
- Сорок три года назад, после того, как Никита вытащил меня из воды, я пришла в себя и сразу его узнала. Не только по твоему описанию, но и сердце подсказало. Было ли все дальнейшее предательством по отношению к тебе? Ведь я забрала не свое счастье, а чужое, не доставшееся тебе. По справедливости, это ты, а не я, должна была бы стать женой Никиты и матерью Ильи. У Никиты, как и у всех остальных, смена реальности вырезала кусок памяти, и он так никогда и не узнал, что девушки его мечты давно уже нет в живых, а ему достался всего лишь утешительный приз в моем лице. Когда через два дня, девятого мая, мы с ним шли на салют в сторону севастопольской набережной, во взглядах всех встречных читалось: «Какая красивая пара!». Все по Градскому: нас тогда без усмешки встречали все цветы на дорогах земли… Но так на всю жизнь и осталась между нами недосказанность. С моей стороны. Конечно, я была обязана сказать ему всю правду, а не поплыть по течению. Дать ему право выбора дальнейших действий. Но я ничего ему не рассказала, успокоив свою совесть железной отмазкой: «Он же все равно не поверит». Так он и остался на всю жизнь в блаженном неведении. Но ты существуешь, хоть и в ином мире, том, где все умершие. Способна ли одна женщина простить другой такое? Вопрос болтается в воздухе.
Опять нависла тишина, а жительница Древнего мира смотрела с портрета таким же неподвижным и безразличным взглядом.
Андромеда снова вернулась мыслями к Илье, и вновь нахлынувшая на нее волна ужаса оказалась сильнее всех предыдущих. Не в силах совладать с собой, она упала перед портретом на колени и зарыдала:
- Спаси его! Я тебя умоляю! Пожалуйста, спаси!
Снова тишина, которую прервал лишь рев пронесшегося по проспекту мотоцикла.
«А чего ради я перед ней так унижаюсь? Что это изменит?»
Поднявшись с колен, она уже более спокойно продолжила:
- Разве так важно, простила ты меня или нет? Я всего лишь прошу тебя спасти Илью. Он – сын человека, которого ты любила. И если ты спокойно допустишь его гибель, значит, я за свою жизнь чего-то недосмотрела и недопоняла.
Ничего сказать дальше она не успела. Нахлынувшее страшное видение встало у нее перед глазами, загородив собой весь остальной мир. В каком-то мрачном подвале Илья лежал на столе, прикрученный к нему ремнями, а какой-то человек в белом халате и маске грубо, по-мясницки, кромсал скальпелем его обнаженный окровавленный живот. И слышны были приглушенные стоны Ильи. Приглушенные от того, что его рот был чем-то заткнут.
Увиденного оказалось достаточно, чтобы несчастная женщина рухнула на пол, погрузившись в спасительное беспамятство.
Колонна ВСУ, выдвигавшаяся с запада к Карасинскому плацдарму, была усилена еще и тремя танками. Но ее главную боевую мощь составляли все же самоходные гаубицы «Тиреофор», способные точно поражать цель уже на расстоянии в двадцать километров.