— Я тебя слушаю.
Глава 7
Осень 1974
Как-то утром Роз-Эме побросала все наши вещи в «панар», вытащила клинья из-под колёс, и рыба-машина покинула бугристую местность перед домом Жана-Ба, чтобы припарковаться на ровном дворе самого красивого дома во всём Сен-Совере.
Четырёхлетний Окто сразу узнал кованые ворота, тополиную аллею и странную колокольню, которая венчала башню на одном из крыльев здания.
— Не хочу укол! Не хочу укол! — закричал он, пиная ногами кресло перед собой, куда Роз-Эме, за нехваткой места сзади, усадила меня.
— Эй! — возмутилась я. — Я не груша для бокса!
— Чк-чк-чк, — прощёлкал Орион — он делал так всегда, когда в воздухе чувствовалось высокое напряжение.
— Не хочу уко-о-о-о-ол! — Окто завопил пуще прежнего. — Я не болею! Я не бо…
— Прекрати, Окто! — прикрикнула Роз-Эме. — Сегодня никому не будут делать укол, обещаю!
Я тоже узнала этот дом: здесь жил доктор Борд. Но я-то в свои девять лет сообразила, что на сей раз мы приехали сюда не на приём к врачу.
Тем более что доктор Борд ждал нас на крыльце без докторского халата и стетоскопа. На нём были куртка цвета хаки с накладными карманами и сапоги выше колен. Рядом сидел рыжий кокер-спаниель, неподвижный, как на страницах каталога в рубрике «Охота и рыбалка».
— Здравствуйте, дети! — протрубил доктор и помахал над головой собачьим поводком.
Никто из нас ему не ответил.
Когда Роз-Эме потянула ручной тормоз, я скрестила руки на груди и сказала:
— Я остаюсь в машине.
— И я тоже, — немедленно поддержал Окто.
Краем глаза я увидела, как он повторил мой жест, и почувствовала безграничную нежность к младшему брату.
— Ты поступай как хочешь, — заявила я Роз-Эме. — А я туда не пойду.
— И я тоже, — снова сказал Окто. — Я солидарен с Консолатой.
Для своего возраста Окто мог похвастать неплохим словарным запасом. Надо сказать, что я часто заставляла его играть в школу, и он всегда был моим единственным учеником.
— Мы не предатели, — добавила я.
— Не предатели, — повторил Окто.
Орион, понятное дело, в заговоре не участвовал. Роз-Эме сунула ему в руки каталог, чтобы не шумел, поэтому он сидел и тихонько потрескивал, изучая страницу с осветительными приборами. Даже если бы с неба хлынул дождь из лягушек, а Земля раскололась надвое, Орион продолжал бы листать свой обожаемый каталог.
Роз-Эме посмотрела на нас, вздохнула и открыла дверь, а доктор, с этими его накладными карманами и огромными сапогами, бросился нам навстречу.
— Добро пожаловать в мой дом! — воскликнул он. — Лулу приготовила для вас блины!
— Блины? — переспросила Роз-Эме. — Какая жалость! Октябрь и Консолата их не любят!
Она открыла дверь машины со стороны Ориона.
— Зато мой маленький котёнок — уж он-то обожает блины! Правда, Орион?
Она взяла брата на руки и, виляя бёдрами, пошла вслед за доктором; только щебёнка трещала под каблуками сабо.
Мы с Окто остались в «панаре», тихие, как рыбки в аквариуме.
Нам уже несколько недель было известно, что Роз-Эме бросит Жана-Ба, а значит, и нам тоже придётся его покинуть. Решение было принято без единого крика, без ударов, без разбитых тарелок. Разбилось нечто более хрупкое, чем тарелка (объяснил мне Жан-Ба):
— Это доверие, понимаешь?
Я вся съёжилась где-то глубоко внутри и проговорила:
— Из-за пожара?
Конечно же, доверие разбилось из-за пожара.
Роз-Эме и Жан-Ба прожили вместе несколько лет. Но, увы, каким бы замечательным кулинаром ни был мой друг-заправщик, ему так и не удалось найти чудесный рецепт, который восполнил бы урон, понесённый в тот день.
— Вы ведь остаётесь в Сен-Совере, а значит, мы будем видеться, — говорил он мне. — Я буду покупать тебе жетоны на игру в пинбол, Роз-Эме обещала тебя отпускать.
Понимая, что я вот-вот разревусь, он попытался меня рассмешить:
— Будем выводить из себя мадам Шикуа в булочной! Нажимать на её дурацкий звонок, и первый, на кого наорут, получит щелбан, договорились?
Я не удержалась и улыбнулась. Все дети Сен-Совера забавлялись со звонком, который булочница установила на своём прилавке. Игра заключалась в том, чтобы нажать на кнопку и заставить хозяйку поверить, что её ждёт клиент. Тогда ей приходилось вынимать свои сто килограммов из кресла, в котором она клевала носом, укрывшись в подсобке, и идти встречать посетителей. Конечно же, убегать полагалось в самый последний момент — так, чтобы тебя не увидели, но чтобы успеть услышать, как мадам Шикуа вздыхает и проклинает пустоту перед прилавком.