— Нет.
Нин повернулась к ней спиной и оказалась нос к носу с непроглядной тьмой, которая будто бы залепила оконное стекло свежим асфальтом. Нелепо, но Нин вдруг вспомнила о купальнике и полотенце, которые так и лежали сырым комом в сумке для бассейна. Надо бы их повесить, чтобы высохли. Ещё подумала, что, наверное, не сможет приехать на соревнования в воскресенье. И надо бы позвонить, предупредить об этом. И про Маркуса тоже подумала. И про подруг. И вообще про всю свою жизнь.
Она с рождения жила вдвоём с матерью, у них больше никого не было. Не к кому поехать на Рождество или юбилей: ни бабушки, ни дедушки, ни дяди, ни тёти, ни двоюродных братьев и сестёр. Да она даже отца почти никогда не видела! Только она и мать, одни на белом свете, как последние представители вымирающего вида. И теперь вдруг…
Одно слово застряло в горле. Застряло и раздувалось там, разрастаясь с огромной скоростью, пока слёзы вдруг не выплеснули его наружу и слово не взорвалось у Нин на губах:
— Ты меня предала! Зачем? Зачем ты меня предала?!
Вопрос хлестнул Титанию по лицу как пощёчина. Она снесла удар. Он был предсказуем и заслужен.
— Мне очень жаль, — проговорила она, не придумав ничего лучше.
Титания встала, обошла стол и с распахнутыми объятиями шагнула к дочери.
— Иди ко мне, — ласково позвала она.
Нин помедлила (не слишком долго) и позволила себя обнять. В ней боролись гнев, смятение и страх. Можно ли подать в суд на собственную мать за всё, что она сделала? Можно ли вообще подать в суд на человека, которому позволяешь себя утешать? Ведь, как ни крути, Нин вынуждена была признать, уткнувшись лбом в мамину шею: это самое надёжное место на Земле.
— Я понимаю, — прошептала Титания, прижимая к себе дочь. — Поплачь, мой зайч… Упс!
— Всё нормально, — давясь рыданиями, пробормотала Нин. — Можешь называть меня так.
— Да? Ты уверена?
— Да.
— Но ты ведь говоришь, что это глупо.
— Глупо, но ничего.
— Хорошо, зайчонок, — облегчённо вздохнула Титания.
Она покачивала тело Нин, большое тело, которое совсем недавно было таким маленьким, что умещалось у неё между ладонью и локтем. Она чувствовала волосы дочери у себя на щеке и вспоминала, сколько раз за эти годы ей приходилось утешать свою малютку. Из-за разбитой коленки, ссоры с подружкой, из-за того, что та ужасно устала или потеряла любимую игрушку.
— Хорошо, — повторила она. — Хорошо, мой зайчоночек.
— Эй! — возмутилась Нин. — Не увлекайся!
По тихому дому прокатился смех Титании.
— Зайчоночек, котёночек, козлёночек, — забормотала она.
Помимо воли Нин тоже рассмеялась сквозь слёзы, и слово, которое она никак не могла подобрать, вдруг возникло само собой: бесцеремонная. Мать была бесцеремонной. Но теперь Нин больше не хотелось на неё сердиться.
Они просидели вот так, в обнимку, неизвестно сколько времени; каждая неслась по своему потоку мыслей. Наконец Нин почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы высвободиться из объятий.
— Они вообще знают о моём существовании? Ты им обо мне рассказывала?
Титания кивнула.
— Что ты им обо мне говорила? — допытывалась Нин. — Они знают, что я здесь?
Вместо ответа Титания опустила руки на плечи дочери.
— Подожди. Сейчас я тебе кое-что покажу.
Она прошла через комнату и взбежала по лестнице на второй этаж.
Оставшись одна внизу, Нин привела в порядок дыхание, подняла стул и села, оглушённая и пьяная — не хуже, чем от пары стаканов вина. Когда мать вернулась, она уже успела высморкаться в бумажную салфетку, вытереть глаза рукавом свитера, вытащить из сумки штаны и натянуть поверх коротеньких шорт.
— Ну вот, — объявила Титания, водружая на стол стопку тетрадей.
Это были толстые школьные тетради на спирали, вроде тех, которыми до сих пор пользовались у Нин в лицее. На них лежал толстый слой пыли, и страницы пожелтели от времени. Титания взяла верхнюю тетрадь и открыла наугад.
— Здесь наш тайный код, — объяснила она. — «Система Ориона». Сейчас объясню.
То, что увидела Нин, совсем не походило на тайный код. Это были какие-то странные наброски чёрным карандашом. Кто-то не поленился нарисовать кучу садовой мебели: разные виды столов — круглые, квадратные, прямоугольные, — скамейки, всевозможные модели шезлонгов и тентов. На следующем развороте были изображены ножки от пляжных зонтов, гамак и совершенно безвкусные кресла в цветочек. Она удивлённо приподняла брови.