Аарон Лопес был очень решительным молодым человеком. Он прибыл в Ньюпорт из Португалии, где его семья была успешными марраносами, в 1750 г. в возрасте девятнадцати лет и уже обзавелся женой, еще одной кузиной, на пять лет старше его, по имени Абигайль (Анна была ее христианским псевдонимом в Иберии), и крошечной дочерью Сарой (псевдоним Катрин). В Ньюпорте маленькой семье сразу же вернули ветхозаветные имена, а Аарон и его жена вновь обвенчались по еврейскому обряду.
Люди из поколения Аарона имели явное преимущество перед самыми первыми пионерами, такими как «двадцать три». Их встречали другие евреи, многие из которых были их родственниками, и они помогали им наладить бизнес. В случае с Аароном это были его связи с Гомесом и де Лусеной в Нью-Йорке, а в Ньюпорте — старший сводный брат Мозес Лопес и еще один двоюродный брат Якоб Родригес Ривера, которые стали успешными коммерсантами. В течение нескольких лет Аарон Лопес работал на Джейкоба Риверу, пока тот копил деньги, чтобы заняться чем-то самостоятельным. Г-н Ривера считается основателем ньюпортской промышленности по производству спермацета — беловатого воскообразного вещества, которое выделялось из жира кашалота и являлось основным ингредиентом для изготовления свечей. Благодаря спермацету и «другой» промышленности города — рабству — гавань Ньюпорта была одной из самых оживленных в Америке, где на якоре одновременно стояло до 150 судов.
Рабство и участие в нем сефардов по понятным причинам стало больным вопросом для сефардов, которые склонны преуменьшать роль своих предков или настаивать на том, что еврейские купцы, участвовавшие в работорговле, делали это «только в очень ограниченных масштабах». Однако если взглянуть на это в исторической перспективе, помнить о существовавших в то время взглядах и о безграничной способности человека не замечать собственной глупости, то можно рассматривать рабство в том виде, в котором оно существовало в XVIII веке, — как простое дело. Никто не ставил под сомнение моральность работорговли. О том, правильно это или неправильно, никто даже не задумывался. Это ни в коей мере не было еврейской заботой. Все «лучшие люди» были вовлечены в этот бизнес, и многие из самых старых, самых лучших и самых сомнительных состояний Новой Англии прочно основаны на человеческом грузе. (Не стоит указывать на евреев и забывать о христианах).
В Новой Англии рабство не только молчаливо одобрялось. Оно фактически превозносилось как институт, приносящий огромную пользу чернокожему человеку, поскольку выводит его из языческих джунглей на цивилизованную землю христианского благочестия. По словам одного историка, пресвитер церкви в Ньюпорте приходил в церковь в воскресенье после прибытия раба с побережья и «благодарил Бога за то, что очередной груз несчастных существ был доставлен в страну, где они могли получить благословение Евангелия». В книге «Воспоминания о Ньюпорте» нарисована идиллическая картина рабства, и отношение к нему, распространенное во времена Аарона Лопеса, вполне определенно. «Если мы посмотрим на отношения хозяина и раба в то время, — пишет автор, — мы должны признать, что привязанность между ними была сильнее, а интерес, проявляемый к благополучию друг друга, намного больше, чем в наши дни между работодателем и работником». Он добавляет: «Жалобы на подневольный труд были невелики». Правда, были и те, кто относился к рабству с отвращением или даже ужасом, но их считали безобидными чудаками. Такие священнослужители, как Эзра Стайлз и Сэмюэл Хопкинс, выступали против рабства со своих кафедр в Новой Англии, но безрезультатно. Каждый состоятельный человек владел рабами. Епископальная церковь сама владела плантацией на Барбадосе и время от времени была вынуждена покупать новых рабов, чтобы поддерживать ее в рабочем состоянии. К тому же рабство стало настолько прибыльным бизнесом, что люди, занимающиеся им, без труда обращали в слух своих разрозненных критиков.