Выбрать главу

Размер состояния Аарона Лопеса был приличным для своего времени, но вряд ли он мог бы быть таким, если бы не его обширное гостеприимство в годы правления Лестера. А когда оно стало делиться между его молодой женой и огромной оравой семнадцати детей, состояние стало казаться и вовсе неутешительным. Каждый ребенок получил наследство в размере около восьмидесяти тысяч долларов.

Когда в 1858 году Лонгфелло посетил старое еврейское кладбище в Ньюпорте, он был настолько потрясен этим событием, что написал об этом стихотворение. «Как странно это выглядит!» — писал он:

Как странно! Рядом с улицею пыльной Кладбищенский нетронутый покой, Не нарушают тишины могильной Ни людный порт, ни шум волны морской… Здесь даже у имен нездешний вид: С Альваресом соседствует Иаков, С Рибейром рядом — Авраам, Давид…,

— Размышлял Лонгфелло:

Как вы пришли сюда? Где взяли силы Спастись от ненависти христиан? Вселенские Агари, Измаилы, Вас, как в пустыню, гнали в океан. На Юденштрассе, в чуждой вам отчизне, В колодцах гетто, на бесправном дне Прошли вы школу страха — школу жизни — И школу смерти в жертвенном огне.

Аарон Лопес был среди тех, кто покоился там во время визита мистера Лонгфелло[10].

10. ОШИБКИ И НЕДОРАЗУМЕНИЯ

По мере того, как все больше ашкеназских евреев прибывало из Германии и Центральной Европы, они обнаруживали, что сефардская культура, традиции и формы преобладают среди евреев Америки. Новоприбывшие были приняты в сефардские синагоги, хотя и с некоторым пренебрежением, и стали, так сказать, почетными сефардами. Старая гвардия сефардов недвусмысленно давала понять приезжим, что их возвышенный статус дается им просто так, не будучи заслуженным. Между «новыми» и подлинными сефардами существовала немалая социальная разница, и этому не способствовал тот факт, что «грубо говорящие» (то есть с иностранным акцентом) немцы, считая себя сефардской «голубой кровью» если не по наследству, то по названию, нередко принимались надувать губы и иным образом продвигать себя в социальном плане, что старая гвардия считала крайне оскорбительным. Это был случай титулованного испанца против немца из гетто, американца в третьем и четвертом поколении против иностранца, богатого против бедного, культурного против некультурного. В подобной ситуации неминуемо должна была возникнуть реакция.

Например, в Новом Орлеане общей нестабильности еврейской общины — по-прежнему преимущественно сефардской, но с примесью ашкеназских «чужаков» — не способствовал визит молодого Матиаса Гомеса, одного из двоюродных племянников Даниэля Гомеса. Матиас вступил в спор с молодым человеком ашкеназского происхождения по поводу правильной формулировки цитаты из стихотворения. Казалось бы, пустяк, но не для Матиаса, когда его ашкеназский знакомый назвал его «дураком». Матиас тут же потребовал аристократической привилегии — вызвать его на дуэль. Они сражались из мушкетов на расстоянии сорока шагов, и каждый выстрелил по четыре раза, причем ни один выстрел не достиг цели. Обычно это считается достаточным упражнением, чтобы отменить дуэль, но Матиас настоял на пятом выстреле, который ранил его противника в обе ноги и мгновенно убил самого Матиаса. Однако он добился своего: никто, кроме него, не должен оскорблять гомеза.

Сефарды, пережившие столько ужасов и страха за свою веру во времена инквизиции, говорили, что евреи остальной Европы могут быть евреями, но не очень. Считалось, что им не хватает благочестия, и они легко поддаются христианскому мышлению и христианским методам. В качестве примера можно привести общину Нового Орлеана. В Новом Орлеане все шло достаточно хорошо, пока во главе общины стоял представитель одной из старых испанских семей. Но когда должность главного раввина неожиданно унаследовал немец — что ж, спустя сто пятьдесят лет еврейская община Нового Орлеана все еще помнит, что произошло.

вернуться

10

Лонгфелло, очевидно, не слишком ясно представлял себе условия жизни евреев в средневековой Испании.