— Слушаю вас, Роман Андреевич, — деликатно подтолкнул его Захар.
Секретарь обкома положил недокуренную папиросу в пепельницу, но тут же взял другую, чиркнул спичкой.
— Посоветовались мы у себя на бюро и пришли к выводу, что пора тебе, Александрыч, менять географию.
— Так, так... Мне не привыкать странствовать по области. Куда же меня теперь?
Секретарь обкома отвел взгляд, глубоко затянулся, спросил как бы между прочим:
— Тебе сколько уже?
— Пятьдесят четыре, — сказал Захар, утаив на всякий случай добрую половину пятьдесят пятого.
— Поработал ты, дорогой Александрыч. Спасибо, от всего обкома спасибо.
— Так вы это меня, что называется, совсем?..
— Совсем.
— Вот так новость... За что же, а? Средненький район, да? Средний уровень? Не похоже. Район из первой десятки в области. Пусть шагаем мы не очень ходко, но, черт побери, без остановок. У других то подъем, то спуск, то подъем, то спуск — тем паче, в животноводстве. У нас нет этой м о р с к о й болезни. А если не круто берем вверх, так это понятно: район-то был фактически запущен. Помните, наверно, сколько тут сидело уполномоченных? А заготовителей? Чуть ли не на каждого колхозника — заготовитель!
— Я сказал: мы довольны твоей работой.
— Вижу, вижу, как довольны. Спасибо тебе, старик Захарушка, и подавай в отставку, пока не поздно!
— Ты поработал на своем веку. Теперь очередь за твоим соседом. Он помоложе.
— Деревня не невеста, секретарь не жених. Тут неравный брак определяется не возрастом, а кое-чем другим.
— Повторяю: у нас нет к тебе никаких претензий, — мягко и тихо говорил секретарь обкома, уже ругая себя, что поддержал другую кандидатуру. — Мы подыщем тебе в городе работу поспокойнее, дадим квартиру со всеми удобствами, с газом...
— Живи, мол, и не тужи, хватит, помотался по хлебозаготовкам. Эдак можно и прослезиться от старческого умиления! Да на кой черт мне эта газифицированная обитель отставника? Особенно теперь, когда в деревне, стало работать полегче.
— Не горячись.
И Захар умолк, ссутулился. Роман Андреевич с сожалением приглядывался к нему, не находя тех немногих слов, которые могли бы ободрить его сейчас.
— А может, пошлете меня в какой-нибудь совхоз?
— Пожалуйста, выбирай любой.
— Серьезно?
— Вполне. Уважим твою просьбу. Но лучше бы отдохнуть тебе, — Роман Андреевич старался сгладить впечатление от своего нечаянного п о ж а л у й с т а.
Взгляды их встретились, Захар грустно улыбнулся, поняв окончательно, что дело тут не в возрасте, если ему с такой готовностью предлагают работенку меньшего масштаба.
— Вот теперь все стало на свое место, — глухо сказал он и отвернулся, чтобы не смущать и без того смутившегося Романа Андреевича.
— Какой же ты мнительный, не знал.
— Старого воробья на мякине не проведешь. Но я не обижаюсь на вас. В конце концов масштаб партийной работы измеряется не пространством, а временем, точнее, отношением к нему.
— Ладно, не сердись, Александрыч. Пойдем на бюро, пора...
Секретарь обкома сдержал слово: через неделю Захар выехал в совхоз «Гвардейский» — в самый дальний, юго-восточный угол области. Это было крупное хозяйство: посевная площадь не уступала иному району. Еще недавно совхоз пользовался громкой славой — шутка ли, сдавал полтора миллиона пудов отличной пшеницы. Но потом дела в совхозе стали ухудшаться: хлеба заглушал овсюг, невесть откуда занесенный на эти чистейшие земли, а усилия людей ослаблялись другими сорняками — любителями снимать сливки с целины.
Захара никогда не посылали туда, где все налажено, и он привык к тому, что раз очередной переезд, то опять какое-нибудь разбитое корыто. В совхозе он застал одних временно исполняющих обязанности: ни директора, ни секретаря парторганизации уже не было. Начало мая — время дружных всходов — совпало с переменами в «Гвардейском». Люди ждали приезда нового начальства, как ждут дождя.
На другой день после партийного собрания, на котором Захар Александрович был избран секретарем парткома, грянул гром, и всю ночь шел проливной, без ветра, благодатный дождь. По этому поводу шутили:
— В сорочке родился новый секретарь!
— Наверное, верующий, с крестиком!
— А может, гром-то в честь нового директора?
— Он, говорят, генерал.
— Ну берегись, ш т р а ф н а я рота!..
Захар обошел всю центральную усадьбу, побывал чуть ли не в каждом доме. Он никому ничего не обещал, терпеливо выслушивая жалобы на тесноту, никудышную торговлю, скуку и прочие изъяны сельского быта. На него смотрели так, будто он привез с собой миллионы, будто вслед за ним идут грузовики с товарами и не сегодня-завтра самолеты доставят сюда Большой или Художественный театр из Москвы. Новый секретарь сопоставлял разные жалобы, стараясь докопаться до их п р и р о д ы — что тут правда, что полуправда, а что от лукавого.