Федор всегда приносил цветы и на могилу техника Рыжовой. Судьба свела Роберта и Нину вместе. Это он, Роберт, нашел ее в овражке за автобазой в ту вьюжную ночь, когда на стройке никто не спал.
Молчаливым был этот рижский парень. Но вот его не стало, и все поняли, как много значил он для бригады. Одни говорят, что произошел обычный несчастный случай: каменщик сорвался с трапа и разбился насмерть. Другие во всем винят технику безопасности. Третьи утверждают, что без жертв строить нельзя. Живые всегда оправдываются перед мертвыми. Но виноват, конечно, в первую голову сам бригадир, пусть следователь и пришел к выводу, что никто не виноват. Как это так — никто? Даже за самоубийство кто-нибудь должен отвечать. Федор просил начальника освободить его, по крайней мере, от обязанностей бригадира. Не освободили. Тогда он обратился к Зареченцеву. Тот накричал при всех: «Что за разговоры? Работайте и не распускайте слюни!» И только Синев посочувствовал ему: «Я понимаю тебя, Федя. Моральную ответственность не может снять никакой Зареченцев. Что для него смерть человека, оступившегося на строительных лесах, — он проходил мимо не таких смертей. Зареченцевых и витковских не мучает совесть». Федор поразился, как Василий Александрович совсем не к месту упомянул Витковского, но промолчал — было не до того.
А сегодня, подумав о том, он даже рассердился на Синева: разве можно сравнивать боевого генерала, его любимца, с этим гражданским инженером? Не так уж много у нас витковских, которые, отказавшись от всех благ, положенных им по закону, добровольно поехали в деревню. Есть в области еще один — заслуженный старый летчик Белов, тоже директор крупного совхоза. Говорят, есть несколько таких где-то в Сибири да в Целинном крае. Но Витковский среди них первый. Он и тут, как на фронте, с утра до вечера на ногах. Еще бы! Совхоз только по названию «Гвардейский», а в общем самый рядовой. И напрасно Братчиков иной раз неуместно шутит по адресу Витковского. Но ему простительно — запасник. А вот почему полковник Синев, прошедший огонь и воду и медные трубы, позволил себе этот выпад? Поставить Павла Фомича рядом с Зареченцевым! Это уж слишком. От зависти, что ли? Да нет, Василий Александрович, конечно, оговорился.
Федор сейчас готов был защищать Витковского до последнего, как под Харьковом, когда тот шел в боевой цепи стрелков, под прямой наводкой немецких батарей. Он отчетливо увидел генерала в плащ-накидке среди разрывов мин, там, где встала самоходка с меловой надписью на борту «Даешь Днепр!», и так остро ощутил грозовую атмосферу боя, что невольно поднял голову и быстро взглянул на запад. На западе тихо струилось уже слабеющее марево, и густая желтизна стекала с пшеничных гребней совхозных балок. Кажется, та же степь, что и за Донцом, но какая тишина, какие чистые акварельные краски.
И хорошо, что первым человеком в этом поле является тот, кто прошел через все минные поля. Так должно и быть.
Федор перевел взгляд на могильный холмик, и его мысли о Витковском, внезапно явившиеся здесь, на кладбище, отступили перед тяжкой думой о Роберте Янсоне. Между ними не было никакой связи, но, видимо, смерть близкого тебе человека понуждает заново выверить твои отношения с живыми...
В воскресенье Федор встал до восхода солнца, которое чем ближе к осени, тем неохотнее поднималось над землей. Он шел по обочине дороги, наблюдая, как течет по суходолам жиденький туман, подгоняемый восточным ветром. Птицы уже отпели свое, птицы собираются на юг.
«Кто бы мог быть там в такую рань?» — Федор еще издали увидел женщину в темном платье. Она сидела на скамейке у могилы Роберта и всматривалась вдаль, где за поселком геологической экспедиции проступала на горизонте нежная синь предгорья.
Он подошел совсем близко и только теперь узнал Риту Синеву. Она встрепенулась, услышав его шаги. Он молча поклонился ей. Слова здесь были лишними: Федор догадывался и раньше, что Рита втайне ото всех старательно оберегала свои робкие чувства к Янсону. А догадывался ли сам Роберт? Иной раз случалось, что задерживал на Рите взгляд чуть дольше, чем на других, но тут же пугался своей дерзости.
Федор отошел к ящику с цементом, взялся за совковую лопату.
— Я помогу вам, — сказала Рита. Она сбросила туфли, взяла ведро.
Он постоял с минуту, думая о ней, пока она не спустилась с крутого берега к воде, и начал смешивать цемент с песком.
Солнце поднялось в зенит, когда они закончили бетонировать плиту для памятника.
— Устала ты, — сказал Федор.
— Ну о чем вы говорите? Что значит усталость в сравнении... — она не договорила, отвернулась.