— Таланту? Может быть.
— Выходит, что зависть бывает благородной.
— Человек должен гордиться другим человеком. Это главное.
— Я, Варя, согласна с тобой. Но и ты согласись, что в стремлении сделать то же, что сделано талантом или героем, есть доля зависти.
— Тогда это уже другая, новая зависть.
— Ты готова переименовать все вечные чувства.
— За исключением любви. Любовь не трону!..
Как две былинки под слабым полуночным ветерком, они склонялись друг к другу, тихо перешептывались, если кто-нибудь проходил мимо них, и снова выпрямлялись, стояли на своем, жарко споря и философствуя. А над ними, этими былинками, дремала звездная тайга, рассеченная широкой просекой Млечного Пути. Справа и слева от него мерцали на опушке кустики знакомого небесного подлеска, в глубине возвышались кроны неведомых галактик.
На крыльцо вышла Ольга Яновна, не замеченная ни дочерью, ни ее подругой. Она послушала их немного и сказала мягко:
— Ну о чем вы здесь все рассуждаете?
— Добрый вечер, Ольга Яновна! — немедленно отозвалась Варвара.
— Уже ночь, а не вечер. Что смотрели сегодня?
— Космическую быль и небылицу о любви, сказочно хороший, но коротенький журнал и длинную картину-сплетню о неустроенной семейной жизни, — с готовностью принялась рассказывать Варя. Но остановилась. — Вы чем-то огорчены? Что с вами? — она близко заглянула в лицо Ольги Яновны.
— Что случилось, мама? — спросила и Рита, не раз убеждавшаяся в том, как Варя умеет по чуть заметной перемене в голосе улавливать настроение кого угодно.
— Ничего не случилось, девочки. Пора спать.
Варя пожелала спокойной ночи и распахнула калитку в соседний дворик. К ногам ее словно кто кинул белый мяч — она едва не споткнулась, выругав недремлющего пуделя.
— Идем, Рита, что же ты стоишь? — сказала Ольга Яновна.
— Отец дома?
— Да, — коротко ответила она, пропуская дочь на застекленную веранду.
«Странно. Мама действительно расстроена», — подумала Рита, входя несмело, как провинившаяся, в ярко освещенный дом.
Откуда Рите было знать, что между матерью и отцом состоялся наконец тот разговор, который Василий Александрович все откладывал до поры до времени, не решаясь потревожить чужое счастье. Нет, верно, правду не спишешь за давностью лет, правда рано или поздно восторжествует, хотя на позднем торжестве ее и льются самые горькие вдовьи слезы.
А Варя, как обычно, влетела в комнату и, увидев Алексея Викторовича, подбежала к нему.
— Дядюшка, милый, когда же вы вернулись с этого «Асбестстроя»?! Меня здесь без вас все, все притесняют! И тетя Маша, и Надька, и... Но, дудки, я, разумеется, не поддаюсь!
— Ворвалась метеором, — недовольно заметила Мария Анисимовна.
— О-о, дорогая тетушка, и вы заговорили на космическом языке? Браво, браво!
— Перестань паясничать, — сказала Надежда.
— Да что с вами? Что вы такие кислые? Как сговорились. Ольга Яновна тоже...
— Ты была у них? — спросила Мария Анисимовна, переглянувшись с мужем.
— Была не была, а знаю.
— ...Одним словом, и Федор поддался этим настроениям? — обратился Алексей Викторович к Наде. — Не ожидал я от него. Ну-ка, расскажи.
Поняв, что она оборвала их разговор на полуслове, Варя немедленно перевоплотилась из суетливой, взбалмошной девчонки в степенную молодую женщину, которая с уважением к старшим заинтересованно слушает деловые речи. Надя рассказывала, как в трест явился встревоженный Герасимов, как ей пришлось долго убеждать его, что бывает дым и без огня. Варе не терпелось вставить острое словцо насчет истинной причины этой тревоги Федора Герасимова, или насчет дыма, который пускает ему в глаза сама Надежда Николаевна. Но обстановка для шуточек была явно не подходящая: ее добрый дядюшка, никого не замечая, быстро, легко ходил по комнате (он легко ходит, когда расстроен). Быть не может, чтобы он придавал значение всяким сплетням. Здесь что-то совсем другое.
Откуда Варе было знать, что между ним и Василием Александровичем Синевым произошел сегодня такой крупный разговор, что он до сих пор не может успокоиться.
А все началось с того, что Синев опять упрекнул его в непротивлении злу. Да неужели он, Братчиков, действительно из тех, которые готовы и партбилет променять на пенсионную книжку? Дались же Синеву эти пенсии! Целое поколение ушло из жизни, не получив ни одного рубля за прошлые заслуги. Работали до последнего, не признавая ни старости, ни старческих недугов; и провожали их не шопеновской рыдающей музыкой, а сурово-скорбным, баррикадным маршем «Вы жертвою пали». Именно падали они, как со всего размаха падают на поле боя.