Как назло, та угодила в женщину с корзиной пряжи в руках. Послышался визг.
– Эй, ты!
Лифт вздрогнула. Мужчина в форме стражника указывал на нее пальцем сквозь толпу.
– Ты только что напала на эту женщину? – прокричал стражник.
– Ну прям! – прокричала в ответ Лифт.
Стражник начал пробираться к ней.
– Бежим? – спросил Виндль.
– Бежим.
Лифт нырнула в переулок, отчего стражник заорал еще сильнее и бросился в погоню.
5
Спустя примерно полчаса Лифт лежала на брезенте, натянутом поверх одной из лачуг, и отдувалась после продолжительного забега. Стражник оказался настойчивым.
По забитому лачугами переулку гулял ветер, и под его порывами Лифт беззаботно покачивалась на своей лежанке. Внизу семья – мать, трое сыновей и отец – обсуждала, как на трущобы чудесным и неожиданным образом высыпалась целая повозка зерна.
«Я буду помнить о тех, кого забыли». Она произнесла эту клятву, когда спасла жизнь Гоксу. Правильные слова. Важные слова. Но что за ними стоит? А как же ее мать? Никто ведь ее не помнит.
Слишком много забытых людей. Слишком много для одной девочки.
– Лифт? – Виндль скрутился в маленькую башенку из лоз и трепещущих на ветру листьев. – Почему вы ни разу не побывали на Решийских островах? Ведь вы оттуда родом?
– Матерь спросила о том же.
– Так почему бы не наведаться туда? Вас послушать, вы обошли пол-Рошара, но ни разу не заглянули на свою предполагаемую родину.
Пожав плечами, она перевела взгляд на послеполуденное небо, подставила лицо ветру. По сравнению с душком в расселинах он казался свежим. Город нельзя было назвать зловонным, но запахи наполняли его, словно сбившиеся в загоне животные.
– Знаешь, почему нам пришлось покинуть Азир? – тихо спросила Лифт.
– Мы погнались за тем неболомом, которого вы зовете Мрак.
– Нет. Не в этом дело.
– Разумеется.
– Мы ушли, потому что меня стали узнавать. Если слишком долго жить в одном месте, тебя начинают узнавать. Лавочники запоминают твое имя. Приветливо улыбаются, когда заходишь, и заранее знают, какой товар предложить, – помнят, что тебе нужно.
– Разве это плохо?
Она кивнула, по-прежнему глядя в небо.
– Еще хуже, когда тебя считают своим другом. Гокс, визири – они торопятся с выводами. Думают, что знают тебя, ожидают определенного поведения. И вот тебе приходится быть не тем, кто ты на самом деле, а тем, кого они себе выдумали.
– И кто же вы на самом деле, Лифт?
В этом и проблема. Когда-то она знала ответ. Или просто была слишком юна, чтобы беспокоиться по таким вопросам?
Откуда это узнавали остальные? Ветер качнул лежанку, и Лифт свернулась в клубочек, вспомнив объятия матери, ее запах, теплый голос.
Урчащий желудок напомнил о себе спазмами. Насущные потребности взяли верх над грезами о прошлом. Она глубоко вздохнула и встала.
– Ладно, давай-ка поищем каких-нибудь беспризорников.
6
– Жратвы отсыпает, – сказала маленькая чумазая девочка.
Ручонки она не мыла, вероятно, с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ковыряться в носу. Многих зубов у нее не хватало. Слишком многих для такого возраста.
– Жратва у этой бабы годная, – добавила она.
– Мелюзге отсыпает?
– Ага. – Девочка кивнула в знак согласия. – Но может и люлей отсыпать. Упертая, как каменюка, и глаза у нее, как колючки. Мелюзгу не любит, но жратву не жмет. Долбанутая.
– Может, для чужаков мутит? – спросила Лифт. – Чужаки дают светилки, если она жратву мелюзге отсыпает?
– Может, и так. А может, и просто долбанутая. Непонятно, чего ждать. Отвечаю, вообще мутная.
– Спасибо. Держи. – Лифт отдала девочке свой платок, как и обещала, в обмен на информацию.
Та обернула его вокруг головы и одарила Лифт щербатой ухмылкой. В Ташикке любили торговать информацией – тут без этого никуда.
Чумазая девочка выдержала паузу.
– Та светилка вверху, жратва с неба. Я слышала, как об этом трепались. Это ты что ли, чужачка?
– Ага.
Девочка повернулась, чтобы уйти, но передумала и взяла Лифт за руку.
– Так ты чужачка? – спросила она.
– Ага.
– Слушаешь?
– Слушаю.
– Люди никогда не слушают. – Она снова улыбнулась Лифт и наконец поспешила прочь.
Лифт устроилась на корточках в переулке напротив общественных печей: в стене была вырезана просторная пещера, а в ее своде – огромные дымоходы. Здесь жгли скорлупу камнепочек с ферм, и любой желающий мог приготовить пищу в центральных очагах. В собственных жилищах нельзя было разводить открытый огонь. Лифт слышала, что когда-то давно по трущобам прокатился пожар и погибло множество людей.