Он потер лоб, который вдруг сдавила увесистая корона. Обруч показался неудобным, хотя всегда был точно впору, обычно Аластор его и не замечал на себе. Это неудобство показалось важным, словно должно было навести на какую-то мысль… Аластор вздохнул. Хорошо было Дорве! Тогда законы были проще, а воля короля ценилась куда выше. Теперь все не так. Не будешь ведь кидаться секирой каждый раз, когда ты понимаешь свою правоту, а окружающие – нет!
Еще и капитаны эти… Злость на неприятное решение, которое придется принимать, вернулась в полной мере. Аластор знал, что нужно кликнуть стражу, велеть увести их, а дальше… Дальше ему просто придется поставить подпись на документе – и он даже не увидит смерть егерей. Их просто не станет ни в его жизни, где они появились всего на какой-то час, ни в мире, который вряд ли заметит отсутствие пятерых «висельников».
Ну и чего так плохо-то?! Почему злость рвется наружу, причем не простая, а смешанная с холодным весельем? Почему вместо правильного приговора, который одобрят и поймут решительно все, ему хочется вызвать сюда лорда Райнгартена и совершенно не по-королевски вмазать ему по холеной учтивой физиономии? За дурака-племянника! За пару полков, которые едва не утопили в болоте и не скормили демонам, потому что командор торопился отчитаться королю о победе! За то, что Аластору сейчас нужно срочно придумать, как напугать эту пятерку матерых волчар до того, чтобы у них в мыслях не появилось, будто они избежали наказания! А ведь их не наказывать, их награждать надо! Вот как Лионеля Саграсса…
Хм. Хм… Хм!
– Все верно, господа… – вкрадчиво сказал Аластор, немного отпуская поводья этого злого веселья, которое не давало просто отбросить его. – И казнь – это еще самое малое, чего вы заслуживаете.
Из-за левого плеча послышался быстрый удивленный вздох Лучано. Магистр молчал, и Аластор не стал задумываться, читает ли разумник сейчас его собственные мысли. Плевать! Эти двое в любом случае не расскажут никому ничего лишнего, да и Саграсс, пожалуй, тоже. Еще есть секретарь, но… Все потом!
– И знаете почему? – уронил он, оглядывая застывших с каменными лицами егерей и постепенно повышая голос. – За глупость, господа! За невероятную глупость и позорное… разгильдяйство! – Немного помолчал и продолжил, с наслаждением чеканя каждое слово из той чуши, что сама лезла на язык и почему-то была сейчас правильнее любых умных речей: – Вы что же думаете, господа, у короля столько полковников, что можно безнаказанно прибить одного-другого? Ну достался вам в полковники дурак, бывает! Что же его теперь, убивать?! Да вы его беречь должны были! Ясно вам?! Охранять как величайшую ценность!
Егеря смотрели на него с вытаращенными глазами. И седой, который у этой пятерки явно был за главного. И щеголеватый иллюзорник Бомгард. И Руди, который подозревал Гартинга в том, что тот передергивает, но не хотел видеть его на дыбе. И сам Гартинг. И пятый, что так и не сказал ни одного слова, но все равно Аластор был уверен, что до конца жизни не забудет эту мрачную разбойничью физиономию с раскосыми глазами. Они молчали и слушали, как его несет лихое дурное вдохновение сродни тому чувству, которое Аластор испытал в коридоре лазарета, когда бил Артура Ревенгара. Только тогда гнев управлял его кулаками, а теперь – языком!
– Вы, мерзавцы! – загремел голос Аластора на весь кабинет, и егеря на глазах начали бледнеть. – Енотьи дети! – добавил он в порыве вдохновения. – Если видели, что полковник рехнулся, так надо было не убивать его, а довезти до лекарей живым… Кто вас вообще заставлял этого болвана слушаться?! Ваше дело – следить, чтобы господин полковник был жив и невредим! Дали бы ему по башке и сунули в обоз куда-нибудь! В ковер бы закатали для сохранности! И еще этой пересыпали… как ее… от моли…