Хозяин сказал им не бить по голове и шее, так что парень кричал все время. Первый вопль он испустил, когда точные удары перебивали ему ноги и обломки костей прорывали насквозь кожу; крики не прекратились, и когда стражники взялись за руки, тщательно разбивая пальцы и запястья, превращая кости в мелкое крошево. Он сорвал голос и лишь хрипел, когда дубинки обрушились на торс.
Потом мертвеца оставили на несколько дней; солнце сожгло кожу, разогрело обнаженную плоть, и мухи слетелись на пир со всего оазиса. Хозяин и стражники могли обойти место и не вдыхать тошнотворный запах – но рабам приходилось ходить мимо груды гнилого мяса, что недавно была человеком. Рабам же и пришлось его в конце концов закопать в пустыне.
Ильсуф держит в уме эту картину, изо всех сил сосредотачивается на ней, вспоминает малейшие подробности – крики боли, брызги крови на лицах и руках стражников, нестерпимую вонь от мертвого тела.
Эти воспоминания помогают стряхивать усталость и идти. Всегда надо помнить о цене провала – только тогда можно стремиться к цели по-настоящему.
Потому он сейчас и бредет сквозь песок, бережет каждую каплю воды во фляге, обматывает голову тканью, защищаясь от палящих лучей – и идет, идет… Нельзя останавливаться. Просто нельзя.
Образ пустыни блекнет: под ногами камень, не песок. Ильсуф выжимает из тела все силы, заставляя себя идти, уже не бежать – но идти, переставляя отяжелевшие ноги.
Что его ждет у дворца?
Ильсуф знает, что закон Совершенного говорит о рабах, но сейчас, когда цель столь близка, душу начинают точить сомнения. Неужели все получится? Неужели он не обманывался в своей мечте?
– Ты!
Тишина Парагона разбивается криком; голос знаком, и Ильсуф резко оборачивается.
С другого конца улицы на него гневно смотрит полный человек в цветных шелках; за его спиной застыли два дюжих наемника.
Ахар!
В глазах охотника светится торжество, но он не успевает даже и слова сказать, прежде чем Ильсуф заставляет себя рвануться вперед, к дворцу. Тело сжигает последние крохи сил, позади слышен топот сапог, но Ильсуфа гонят воля и надежда.
Белые ступени дворца приближаются; Ильсуф спиной чувствует, как наемник заносит дубинку; поскользнувшись, он прокатывается по камню площади, больно ударяется плечом о ступень. Вынуждает себя встать и повернуться – бежать дальше некуда…
Но почему Ахар и наемники стоят в дюжине шагов от него и не двигаются?
Ильсуф медленно поворачивает голову.
Белый камень дворца ослепил его, и не дал заметить людей, которые как раз спускались по ступеням; теперь они стоят и смотрят. Блеклые одежды слуг, яркие шелка аристократов и магистратов; в центре – высокий человек в золотистой мантии с серебряным узором. В руке у него посох, украшенный кристаллами и полумесяцами.
Дыхание застревает в горле Ильсуфа, когда он понимает, что смотрит на Скипетр Мира и Порядка. И на его хозяина.
– Я бы хотел знать, что это означает, – произносит Совершенный.
– Я… – Ильсуф сам не знает, как ему удается ворочать языком. – Я хочу стать гражданином Парагона.
По свите Совершенного прокатывается шепот; аристократы и слуги переговариваются, а сам правитель молча рассматривает Ильсуфа.
Ахар и наемники делают шаг вперед; Ильсуф мигом дергается в сторону, оказываясь левее от правителя и не сводя взгляда с торговца.
– Это раб нашего рода! – кричит Ахар. – Его по закону надо отдать мне!
Внезапно воцаряется тишина; Совершенный медленно поворачивает голову к торговцу. Ильсуф не видит взгляда правителя, но лицо Ахара бледнеет, и тот отступает.
– Я очень ценю людей, которые просвещают меня по поводу законов в моем городе, – негромко произносит Совершенный. Его голос звучит спокойно и задумчиво, но лица стражников суровеют, и они чуть наклоняют копья. – А также всегда интересуюсь людьми, которые забывают о том, как в Парагоне относятся к рабовладению. Мне даже кажется, что эти люди могут открыто нарушить мой закон.
– Господин, – Ахар бледнеет еще сильнее. – Вы же не думаете…
– Я думаю, что мои магистраты будут весьма внимательны к вашим делам, – бесстрастно заканчивает Совершенный, и Ахар захлопывает рот, не желая навлечь на себя еще больше бед.
Правитель города поворачивается к Ильсуфу, и тот застывает на месте. Холодные глаза владыки Парагона словно разбирают его душу на отдельные нити и изучают каждую из них, не пропуская ни пятна на одежде, ни облезшей кожи; потом он чуть заметно кивает, словно делая какой-то вывод про себя.