Но это не был госпитальный случай, она не была частью его операционной бригады, а он не пил. Да и судя по нему, виски бы тут не помог. Вид Яна не примирял её с этими доводами, она хотела не вот так молчать, а сказать ему что-то теплое, хорошее, чтобы вернуть покой.
— Ты поступил так, как поступил бы доктор Дорнот, которого я знаю. Сделал то, что подсказал разум, а не эмоции.
Ян поднял голову. Он сидел, обхватив руками колени, и в свете луны выглядел большой серой тенью. За окном посвистывала какая-то ночная птица, равнодушная к человеческим страстям и эмоциям.
— Ты сделал то, что делал каждый раз после того, как выбрал эту дорогу. Не сомневайся в себе, я не знаю — что произошло, но верю, что твой поступок достоин уважения.
Почти прежняя, насмешливая полуулыбка вернулась на лицо Яна, когда он произнес:
— Не подумал бы никогда, что ты скажешь так, словно гордишься мной.
Лия пожала плечами:
— Да, представь себе. Я горжусь тем, как ты верен своим принципам.
Он пристально посмотрел на неё, словно ища подвох, но потом расслабился и закрыл глаза.
— Я не ожидал, что вернусь, а ты все еще будешь тут.
Лия фыркнула, не желая объясняться или ядовито интересоваться — не будет ли он доволен, если она уйдет из его дома прямо сейчас? Но всё же ответила:
— Я не очень разбираюсь, где находится твой дом, что бы уехать. Да и вряд ли меня отпустил бы кто-то.
— Верно, — прежний, невыносимый Ян вернулся, и Лия мысленно закатила глаза. Хорошо, что его душевное состояние вернулось к отметке — невыносим и невозможен. Это было привычней, такого Дорнота она знала лучше.
Он устроился поудобнее, и в луче ночника, светившего в открытую дверь её комнаты, Лия увидела на его плече достаточно большой шрам. Он никогда не появлялся перед ней в одной спортивной майке, как сейчас, и поэтому она никогда не замечала этого. Шрам был вроде старый, но достаточно уродливый, уходивший вниз с плеча. Наверно, на восстановление и лечение ушло много времени. Заметив, что Лия смотрит на него, Дорнот машинально провел рукой по плечу, словно закрывая рубец.
— Было очень больно? — Не выдержала Лия.
— Я думал, что у меня не осталось руки, — качнул головой Ян, — пока оттаскивали в безопасное место, я твердил — где моя рука?
Лию передернуло.
— Авария? — Она попробовала представить — что же должно было так покалечить его.
— Нет, боевые действия.
Она удивленно воззрилась на него. Такой поворот был, мягко сказать, неожиданным.
— Ты воевал? Где?
Он назвал конфликт, не так давно бывший главной новостью страны.
— Если думаешь, что я вру, лучше просто вернись к себе.
Лия промолчала. Она не думала, что он лжет, но новая частица мозаики его жизни с трудом укладывалась на место. Молодой, амбициозный и желающий доказать далекому отцу, что он может многое. Она попробовала представить себе Дорнота в двадцать четыре года.
Между ними было расстояние в несколько шагов, и она преодолела их одним движением, оказавшись перед ним. Шрам белел неровной полосой, он уже прошел ту стадию, когда был розовеющей кожей, еще не так бросающейся в глаза. Перед глазами Лии проплыло воспоминание — Ян, застегивающий верхние пуговицы черной рубашки, сбегает вниз по лестнице, кивая ей.
Она коснулась пальцами шрама, который словно просил сделать это. Под пальцами грубая ткань, неудачно стянутая в свое время в некоторых местах швами, напоминала о том, что она ничего не знает об этом человеке. А все её мысли и домыслы — лишь только верхушка айсберга, по которой нельзя судить о самом айсберге.
Лия отдернула пальцы, опомнившись, и почувствовала, как краснеет. Удивительно, что Дорнот ни словом не прокомментировал её поступок. Она взглянула на него — он пристально смотрел в её лицо, словно наблюдая за реакцией. И Лия на секунду поняла, что скрывалось за всем. Одиночество, стремление доказать всем, а главное — самому себе, что он может. Пустота. Он не заслуживал этого. Она вновь перевела взгляд на шрам и положила руку на его плечо.
— Мне жаль, что ты был там один.
Неуклюжая фраза.
— Я рад, что ты не ушла, — он дотронулся ладонью другой руки до её пальцев. Они сидели на полу пустынного, темного коридора и молчали. Это было глупо. Но в эту минуту между ними словно появилось что-то общее, объединившее их. Хрупкое, что стоило бережно хранить. Кажется, это называлось доверием.
Кажется, что то, что вчера было одним, сегодня превратилось в нечто иное. Незаметно для самой Лии её жизнь наполнилась присутствием еще одного человека, с которым неожиданно она ощущала себя настолько легко и спокойно. Вчера еще она могла решить, что это маловероятно. Но сегодня время незаметно пролетало, обходя стороной этот дом и этот причудливый мир, в котором жил непростой человек с тысячью лиц, скрывающих одно настоящее. И оно было таким, каким может быть ребенок, оставленный в темной комнате и забытый там.
Лия не хотела ломать голову над тем — был ли лабиринт, или же темнота обманывала, превращая прямую дорогу в запутанные повороты. Человек, протягивающий ей книгу, или подхватывающий, когда она спотыкалась, этот человек был просто Яном. Просто Яном, с которым она чувствовала себя легко. Этот Дорнот умел заразительно смеяться, заставляя и её присоединяться к нему. Он умел до хрипоты спорить, отстаивая свою точку зрения, и не пряча свои мысли под непонятной улыбкой, опровергать её доводы. Он мог внимательно слушать всё, что она говорила — от пустяковых мелочей, до продолжительных тирад, которыми она разражалась, высказывая свое мнение. Она засыпала, свернувшись в большом кресле, и это он укрывал её пледом, стараясь не разбудить.
Рядом с ним она чувствовала себя самой собой. Настоящей, наконец-то, после лет школы, колледжа, работы, где можно было быть или частью общества, навязчиво диктовавшего свои условия и правила, или оставаться в одиночестве, если не был готов пожертвовать своей индивидуальностью. Будто им обоим дали по чистому листу и позволили начать всё сначала. Неважно, что готовит завтрашний день, спасибо за сейчас и сегодня. За мерцающее небо. За этот вздох. За покой в душе. За то, что даже в наступившее ночной темноте её будто продолжает освещать и согревать незаходящее солнце. И за то, что таким непростым путем Доронт показал ей, что главное — не потерять себя.
Лии не хотелось думать, что однажды это закончится, и придется вернуться в прежний мир, к прежней жизни. Всё было слишком хорошо, но даже оно не могло длиться вечно.
* * *
За все эти годы он так много потерял. Если бы зрение не было так несправедливо отнято у него еще в детстве на столько долгих лет, он свернул бы горы. Удвоил бы созданную им корпорацию и был бы одним из тех немногих, имеющих в своих руках почти всё, что может дать жизнь. Свет давал власть. Силу.
С неутомимой жаждой Эрик старался наверстать упущенное. Его не останавливало ни то, что следовало беречь еще слабые глаза, ни то, что мозг не успевал воспринять нескончаемым потоком поступающую информацию. В один прекрасный день он чуть не потерял сознание, как чувствительная женщина. Шум улицы, разноцветные баннеры рекламы, проносящиеся мимо машины — всё это закружило вихрем, унося с собой. Эрик закрыл глаза. Нет, он никогда больше не вернется в темноту. Ни на секунду.
Внезапно, при одной из деловых встреч, он понял — насколько его представления о жизни были неполными и узкими, и как много он пропустил бы. Эрик наслаждался всем — вспышками фотокамер журналистов, цветом браслета часов, всполохами огней ночного города, светом глаз Нины, остававшейся вечерами с ним. Ему приносило удовольствие то, что он может забрать обратно то, что у него должно было быть по праву. Теперь Эрик видел, как вслед ему оборачиваются с призывом женщины. Видел выражение уважения и настороженности в глазах тех, кто пожимал ему руку.