Перед ним стояла машина, от которой ему велели избавиться. Вспоминая то, что ему было сказано, Ник судорожно сглотнул подступающее к горлу отвращение. Неподалеку стояла его машина, на которой он должен будет убраться из этого проклятого места. Сможет ли он вернуться в город и спокойно сказать, что выполнил всё? Он сомневался, что сможет просто даже видеть ненормального Маргулиса. Сжечь ещё живого человека, повесив на того чужую смерть? Ник невольно вспомнил болтливую девчонку, так откровенничавшую с Маргулисом. Он не сомневался, что она рассказывала из лучших побуждений. До слов его о номерах, Ник и не подозревал – как именно тот решил проблему в виде такого свидетеля. Теперь же, у него волосы вставали дыбом от того, как легко вчерашний милый и учтивый босс распоряжался человеческими жизнями.
Время шло, и надо было что-то делать. Он поменял номера на машине и поднялся, отряхивая руки. Что дальше? Через пару часов начнет светать, и дым от горящего автомобиля будет видно над лесом с трассы. Взрыв горючего так же привлечет внимание. Ник от души выругался. Надо заканчивать.
Он вернулся к лежащему на земле парню и присел, глядя на него. На багрово-синем лице, покрытом коркой запекшейся крови, неожиданно дрогнули веки, с трудом раздирая слипшиеся ресницы и открывая серо-синий глаз. Ник вздрогнул, он не готов смотреть в лицо тому, кто умирает с его молчаливого соучастия. Губы парня шевельнулись, и он прошелестел, с трудом выговаривая каждое слово:
– Чего ждешь? Заканчивай.
В этот момент Нику захотелось бежать как можно дальше без оглядки, прочь от этого ночного кошмара.
– Парень, ты так торопишься умереть? – выдавил он.
Глаз, пристально смотревший на него, закрылся, прячась снова за кровавой маской.
Черта с два. Черта с два он превратится в безропотного исполнителя, делая дерьмо своими руками с чужого приказа. Ник поднялся. Взрыв прогремел, когда он выезжал из леса. Не пожалев бензина, он позаботился о том, чтобы горело ярко и долго.
Сквозь тонировку стекол свет почти не пробивался, создавая полумрак. Ник изредка глядел в зеркало, чтобы удостовериться в том, что парень не умер. В горящей машине он оставил свой пиджак – на случай, если Маргулис захочет поинтересоваться остатками машины.
– Неужели ты не мог сбежать или дать сдачи, черт бы тебя побрал, - Ник давал эмоциям, колотившим его пульс, вырваться наружу и обращаясь скорее сам к себе, чем к парню, который вряд ли мог ответить.
– Что он сделал с ней? – он скорее понял, что тот спросил, чем услышал.
– Заткнись и не разговаривай, не хватало тебе еще сдохнуть вот так, в машине! – рявкнул Ник. Хмуро глядя на дорогу, он добавил, – её сбила машина.
Парень приподнялся на сидении, от чего Ник резко повернулся к нему, и еле удержал руль. Он не обманывался по поводу яркого огонька ненависти, блестевшего из-под спутанных волос и грязи. Но и ничего сделать тоже не мог.
– Если ты будешь дергаться, то не доживешь до больницы, ясно тебе?
– Ты должен был сжечь меня, – полутруп грязно выругался, адресуя поток брани ему и его хозяину. Ник почувствовал, что еще немного – и он сам сойдет с ума. Рывок стоил последних сил парню, и через пару минут он повалился на сидение, отключаясь на этот раз надолго.
Последние метры до больницы Ник нарушал все возможные правила движения и парковки, надеясь, что его пассажир еще жив. Он схватил первого попавшегося ему человека в костюме врача и потребовал помочь ему.
Когда пара врачей и санитары перекладывали парня на носилки, Ник рассказывал историю о том, что нашел его на обочине дороги, надеясь, что его не будут слишком расспрашивать, а он сумеет под шумок уехать. На какой-то момент ему подумалось – почему в разговоре Маргулиса с парнем упоминалось только одно имя, не принадлежавшее сбитой девушке? Эта случайная мысль отчего-то вертелась в голове, как что-то очень важное.
Когда медики увозили носилки, Ник вытащил сигарету. Провел рукой по карманам, ища зажигалку, и тут его осенило. Парень спрашивал не про сбитую девушку. Он спрашивал о той, которая была в какой-то мере причиной этого дурдома. А Ник, получается, только что заявил, что она мертва. И если этот идиот решил, что последует за ней, его смерть опять же будет на совести Ника.
Он швырнул сигарету и бросился догонять медиков, почти приблизившихся к входу в госпиталь. Несмотря на попытки оттеснить его, Ник оттолкнул кого-то и наклонился к парню, лицо которого закрывала кислородная маска:
– Ты слышишь меня? Она жива. Сбили другую. А она жива.
И хотя тот не открывал глаз, Ник почему-то знал, что он его услышал.
Он потянулся за новой бутылкой. Предложил Лии, но она отрицательно покачала головой. Повисло молчание. Кто-то смеялся в зале. Висел сладковатый запах пива и табака.
– Где он сейчас? – хрипло спросила Лия, смотря на собственные руки, лежащие на столе.
– Не знаю.
Маргулис должен ответить. Должен ответить за всё.
– Вы не сможете призвать его к ответу, – возразил Ник, и Лия поняла, что говорит мысли вслух, – будьте умнее и не поддавайтесь эмоциям.
– А что будет с вами?
Ник помолчал и пожал плечами:
– Я всё же смог вернуться в город. Маргулис не знал, что я сделал запись. В тот день меня насторожили его приготовления, и я довольно трусливо решил, что если это будет что-то противозаконное, то смогу доказать свою невиновность. Я сделал еще копии – на всякий случай, если кто-то захочет добраться до меня. Затем пришел в офис, сказал, что всё сделал. Потом нашел человека, который делает документы. Сегодня я уезжаю, как можно дальше отсюда.
Они оба понимали, что это было единственно верное решение.
– Я хотел, чтобы вы увидели эту запись. Дальше Вы сами знаете, как Вам поступить.
Значит, ощущение несправедливости в смерти Милы было не просто паранойей. Глядя на выражение лица Лии, Ник предостерегающе нахмурился:
– Забудьте. Я не знаю, что вы сейчас обдумываете, но забудьте. Пытаться законно потребовать справедливости вы не сможете, незаконно – тоже. Забудьте о мертвых. Подумайте лучше о живых.
Лия выдохнула. Он был снова прав.
– Когда увидите его, скажите, что мне жаль.
Она согласно кивнула. Да, конечно же, если она увидит Дорнота ещё.
Ник оставил деньги, расплачиваясь за выпивку, и вышел в служебное помещение. Кажется, он знал, что делает. Лия положила голову на согнутую руку и посмотрела на отблики света на стекле. Она тоже знала, что должна сделать и надеялась, что ей будет дан шанс всё исправить.
Глубоко за полночь она пришла домой, стараясь не шуметь и не будить никого. Села на полу в коридоре, унимая дрожь в ногах, которая не прекращалась, не давая сделать и шагу. Поплотнее закуталась в куртку, словно та могла согреть от холода, шедшего откуда-то глубоко изнутри, и закрыла глаза. Лия знала, что сделает, но каждый раз, стоило ей зажмуриться, она снова и снова уходила из кабинета Яна, отказываясь выслушать его. Что же, теперь обвинять себя в том, что она изначально была неправа – пустая трата времени, которого у неё может и не быть.
* * *
Холодный туман осеннего утра еще висел над землей, когда Лия оказалась у дверей дома Дорнота. Половину пути она проделала пешком, от шоссе ей пришлось идти сюда через лесок, в котором проходила дорога к поместью. Какой-то ранний пожилой дальнобойщик согласился подвезти её из города до нужного поворота. Она ехала в большой тяжелой машине и смотрела на клочья тумана, лениво ползущие над полями, пролетающими за окном. В таком же тумане Лия брела по дороге, запрещая себе думать и стараться предугадать то, что её ожидает. И сейчас, позади неё клубились его тени, а перед ней была массивная дверь, за которой таилась неизвестность.
Она подняла руку, намереваясь позвонить, и ей стало страшно. Страшно услышать, что она больше не имеет права даже спрашивать о нём. Еще страшней стало от мыслей, что возможно тут о нём никто не знает ничего больше. И холодящей змеей по позвоночнику проползла невысказанная мысль, что его может и не быть в живых.