Антон, как тот ледокол, бороздит проходы некогда просторной, а нынче заваленной всяким хламом «элитки» и знай себе орёт:
— Катя!!!
А я что? Да ничего! Голоса у меня нет, посему… нюхаю.
Глупый человечек, решив, что не нашёл меня (наивный!), цветисто высказался по поводу взбалмошных девиц и ретировался из квартиры. Пушистую, разомлевшую на широкой мужской груди меня то ли забыл, что в руках держит, то ли осознанно решил спасти от местного рыжего мафиози по имени Тоша: унёс с собой.
Помнится, читала где‑то, мол, у кошек зрение иначе устроено. Врут! Нагло и безбожно! Всё так же, как в прошлой (человеческой) жизни: и цвета, и предметы, и расстояние. Или я неправильная кошка? Какая разница? Вдыхаю–ю-ю… м–м-м…
— Вот и что с тобой делать, горе моё луковое? Бросила тебя Катька на растерзание своему котяре… — бормочет по дороге.
Увы, счастье не вечно. И вот эйфория от ароматерапии уже позади. Сижу на мягком ворсистом пледе и вспоминаю–ю-ю. Источник умопомрачительного аромата удалился, и судя по доносящемуся журчанию, от этого самого аромата усиленно избавляется. Глупец! Да и чего от них, этих человеческих неразумных мужчин ещё ждать? И объяснить не могу. А жаль!
Окинула взглядом свои мохнатые дымчатые лапки с белыми «носочками». Потянулась, выталкивая из мягких подушечек, заменяющих пальчики, крохотные острые ноготки. Скосила глазки, пытаясь носик рассмотреть. Не вышло. Повернулась, желая на хвостик взглянуть. Тот как по волшебству улизнул. Я за ним, он от меня. Увлеклась, блин. За этим занятием меня и застали. Стыдно–о-о…
— Чудо чудное. Как же мне тебя назвать‑то, котёнок?
По привычке тут же поворачиваюсь к нему и внимательно смотрю в глаза: мол, чего хотел? Ну а что? Сколько себя помню, и мама, и подруги меня так звали. Ну… почти так: «Катёнок». Не велика разница.
— Хм… откликаешься? Ну значит пока что котёнком и будешь, а там что‑нибудь придумаем. Давай‑ка, дружок, посмотрим, кто ты у нас — девочка или мальчик?
— Эй! Эй! Извращенец! Вуайерист хренов! Руки прочь!!! — ору, от избытка чувств забыв, что голоса нет.
И ведь почти получается! Этакое хрипло–сиплое и жутко возмущённое: «хе–е-е»!!!
— Да ты с норовом, — усмехается местный «Рембо» и тут же как ни в чём не бывало стягивает с бёдер полотенце, намереваясь этой набедренной повязкой меня ухватить, типа чтоб не оцарапала.
— Мать вашу! Уберите у меня из‑под носа эту… эту…
Получилось всё то же жалкое «хе–е-е». Шерсть на загривке дыбом. И проблема не только в полотенце. Просто его… ну это… вот тут вот… прям перед носом… ага, болтается! Когтики сами из подушечек лезут, желая цапнуть это… ну, чтоб неповадно было размахивать чем не попадя перед приличными девушками!
Борьба разгорелась не шуточная. Он‑то большой! Ну, не «он», а «Рембо» то есть. Да ещё и полотенцем вооружён. Вот и что ему может противопоставить маленькая пушистая и жутко смущённая я? Правильно: юркость. Я ж маленькая и шустрая. Не найдя укрытия на диване, прошмыгнула мимо нудиста доморощенного на пол, под кресло и вдоль стеночки под шкаф. Сижу… ищет. А я сижу.
Сердечко бьётся, как птица в клетке, того гляди выскочит. Благо Шерлок Холмс недоделанный по ложному следу пошёл: под диван с фонариком заглядывает.
Сижу. Ноги в тапочках прошлёпали мимо. Хм… а ноги‑то прям как у порно модели. Крепкие, загорелые, и ни одной лишней волосинки на теле. Эх… — мысленно вздыхаю, оглядывая свою ныне мохнатую лапку, и тут же представила себя в виде «лысого» котёнка: фу–у-у. Никогда «сфинксов» не любила.
А тапочки остановились. Тишина. Вздох.
— Проголодаешься, сам вылезешь, — резюмировал уставший искать красивую меня «Рембо».
Следом раздались скрип дивана и звук трансляции футбольного матча по телевизору. И так обидно вдруг стало! Чего это он так быстро сдался? Вот же она я! Бери на ручки. Корми. Ласкай! Ты ж умеешь! Я‑то знаю. Помню, как по дороге из «элитки» сюда твои пальцы осторожно моё пузико теребили. М–м-м… вот только не надо больше под хвостик заглядывать! Ну и этим… перед носом махать тоже не стоит. Ибо неприлично!
— Гол!!! Трибуны ликуют! — вещает спортивный комментатор…
И тут чувствую, что страх давит на мочевой пузырь, и уровень этой самой жидкости в организме уже где‑то на уровне глаз и в ушах побулькивает. Что делать‑то? Не могу же я осрамиться под шкафом как какая‑то подзаборщина?
Собрав силу воли в кулачок… точнее сказать в лапку, под шумок крадусь вдоль стеночки, и под кресло шмыг. Оттуда проскальзываю под диван. До вожделенной двери в коридор всего ничего осталось, а дальше молюсь, чтоб туалет был открыт. Как справлюсь с остальным, пока не задумывалась. Дойти б не опозорившись.