Эрик опустился на колени и, прижав к себе все еще спящую Мэри, прошептал ей:
— Помни, несмотря ни на что, я люблю тебя.
Внезапно губы Мэри слегка разомкнулись и Эрик увидел то, что заставило его слезы покатиться по щекам: теперь Эрик увидел ОСОЗНАННУЮ и НАСТОЯЩУЮ улыбку любви всей своей жизни. Искреннюю и ничем не поддельную улыбку.
— НЕЕТ! — взревел доктор Вагнер и ринулся прямиком на Эрика.
Последнее, что увидел ангел, это как скрепленные поцелуем Эрик Майлз и Мэри Янг превратились в одну большую и светлую вспышку, разлетевшуюся на тысячу маленьких огоньков. А еще через мгновение доктор Вагнер понял, что своими собственными руками пытается уцепиться за воздух. Воздух, который пропитывал опустевший коридор, где уже не было никого, кроме одинокого ангела и все того же бесконечного коридора, с бесконечными дверьми и бесконечным множеством людских судеб. Больше не было ничего.
И только сладостный запах "Нирваны" витал в округе.
***
Кейси Диггенс стояла возле палаты 1000. Несмотря на сложившуюся ситуацию, этот номер сумел вызвать у нее слабую улыбку.
"Ну конечно же — подумала она"
Кейси вспомнила те моменты, когда ее сын бегал по комнате перед телевизором и повторял фразы за своим любимым телеперсонажем. «Тысячезвездный удар!», или, например, «Кара тысячи солнц!». Макс очень любил своих телевизионных супергероев, которые собирались все вместе порадовать его каждое утро в выходные дни на кабельном. И, как ни странно, все их боевые приемы были связаны с тем самым числом, выгравированным на табличке, напротив которого Кейси Диггенс находилась в этот самый момент. Она пыталась удержаться на месте всеми своими силами, в чем ей очень сильно оказывал помощь Вестник Смерти.
Войдя в палату, измотанная женщина увидела своего сына, мирно спящего на больничной койке. На Максе была все та же одежда: окровавленные шорты и футболка. Но теперь казалось, что все это ему не принадлежало. Он спал сном младенца и выглядел как ангел, ангел, одетый в мирскую испачканную одежку.
"Нет — подумала Кейси — это все не принадлежит ему. Это не принадлежит моему мальчику."
Кейси смотрела на мирно спящего Макса и плакала. В это самое время Вестник Смерти успел пробраться в палату и отдернуть катетер от руки мальчика. Бросив его на пол, Вестник заставил Кейси посмотреть прямо в глаза Максу. (В тот же момент, на огромном облаке, изо рта мирно спящего мальчика вылетела красная конфета).
— Все позади, Кейси, — прошептал Вестник, пока женщина медленно брела в сторону Макса — вы вместе.
Неожиданно Макс Диггенс открыл свои глаза и посмотрел на свою родную мать. Его не смутило ни присутствие Вестника, ни сам вид Кейси.
Казалось, что Макс ожидал увидеть маму как ничто другое, а оттого очень спокойно произнес:
— Привет, мама, — его голос был слаб, но в нем ощущалось спокойствие и одновременно уверенность, — я знал, что ты придешь. Я ждал тебя на облаках. Там были ангелы и женщина в забавном костюме. Мы лепили из облаков разные фигурки. А потом меня угостили конфетой и будто что-то укололо мне руку. А потом… там была ты, и ты улыбалась. Я всегда был рад твоей улыбке.
Макс говорил так быстро, как это было присуще детям, увлеченно рассказывавшим о том, как прошел их день в школе или на экскурсии с классом. Его беззаботность и привычная улыбка, улыбка чистого и безгрешного ребенка окончательно выбила из сил Кейси. Измотанная женщина полностью потеряла самообладание и разрыдалась прямиком на груди своего сына.
Макс медленно вытянул свою руку и провел по щеке своей матери.
— Ты исчезаешь, мама.
Кейси посмотрела на свое тело. Так оно и было. Постепенно тело Кейси начало растворяться в мерцающих синих огоньках. Но это не пугало женщину. Не испугало это и Макса.
— Когда ты проснешься, — произнесла Кейси, — все будет хорошо. Ты окажешься в доме. В новом доме. И твоя мама будет любить тебя.
— Ты и так любишь меня, мамочка. Ты будешь рядом? — спросил Макс.
Впервые сын Кейси посмотрел на свою мать с неким беспокойством. По лицу женщины катились одинокие слезы. Нос и щеки пылали алым огнем, а женские всхлипы казались единственным, что нарушало тишину в больничном коридоре.
Собрав все остатки своей души, Кейси со всей нежностью в голосе произнесла:
— Я люблю тебя, Макс.
Мальчик улыбнулся своей матери в ответ и радостно воскликнул:
— А я люблю тебя, мама!
Неожиданно Вестник, стоящий все это время позади, заметил нечто странное. Дрожь. Но это была не обычная дрожь от слез. Нет, Кейси Диггенс дрожала всем своим телом, словно обезумевшая на нервной почве. На мгновенье она повернулась к Вестнику, и его охватил неподдельный ужас. Лицо Кейси выглядело совсем как в тот день.
В день ее смерти.
Ее стеклянные глаза смотрели прямо на Вестника. Они смотрели сквозь его душу. Сквозь их общую душу.
Дрожащими губами Кейси прошептала:
— Прости… я… я не могу отпустить его. Не могу дать ему умереть… прости.
В палате номер 1000 развернулись события, которые происходили уже когда-то, и которым, видимо, суждено было повториться вновь.
Вестник Смерти приближался к Кейси и Максу Диггенс. Кейси начала кричать и крепко прижимала своего сына к своей груди. Слишком крепко.
А после… а после произошла вспышка.
И палата номер 1000 опустела.
***
А в это время что-то приятно кольнуло Мэлоу прямо в сердце. Неожиданно он вспомнил последнюю фразу Эрика Майлза в их последнюю встречу:
«Если потребуется, поверь, я надеру зад и ангелам!»
Мэлоу улыбнулся и взял кружку какао в руки. Отпив пару глотков, он крепко уснул в своем кресле. Еще через мгновение, плечи Мэлоу накрылись теплым пледом. Дворецкий по имени Томас закрыл дверь в комнату Мэлоу, и дворец погрузился в приятную тишину.
Глава 26: Объятия смерти
Глава 26: Объятия смерти
Заведующий городского морга Патрик Моузи сопровождал Пенни Диггенс во вскрывочный отсек. Утро Патрика не задалось еще с самого утра. Сначала будильник наотрез отказался выводить заведующего морга из сонного царства своим хоть и давно приевшимся и раздражающим, но необходимым рокотанием. Ругаясь под нос и одновременно чистя зубы, Патрик каким-то неведомым образом сумел внятно озвучить свою просьбу любящей жене — сделать ему наспех пару тостов.
На этом неприятности Патрика Моузи не закончились. Пока тот одевался, нервно ища где-то завалявшийся носок, любящая жена обнаружила, что сделать тосты будет весьма затруднительно. Она исходила из того простого факта, что тосты делать попросту не из чего. А потому, когда Патрик спустился вниз, на кухню, его обонятельные рецепторы сразу же атаковал мерзкий и неприятный запах. Яичница. Патрик Моузи ненавидел яичницу, о чем напомнил своей жене одним своим взглядом. Однако это было лучше, чем ничего. Приезжать на работу на голодный желудок было еще хуже.
Раньше, когда работа в морге только-только начала открывать Патрику все свои прелести, завтраки и времяпрепровождение с трупами никак не хотели сочетаться в ранимом желудке бедного мужчины. Происходило это потому, что помимо прелестей работа в морге открывала Патрику еще и чужие внутренности. Конечно, для Патрика подобные картины не являлись чем-то из ряда вон выходящим, но первое время о ранней трапезе мистер Моузи позабыл напрочь. Теперь же его дух окреп, а желудок покрылся стальной броней, которую даже самый изуродованный мертвец не смог бы пробить своим ужасающим видом.
Кое-как затолкав в себя яичницу и отпив пару глотков невкусного кофе, Патрик Моузи помчался на работу, надеясь, что на этом его беды закончатся.
Но Патрик ошибался.
Едва перейдя порог городского морга, в Патрика тут же вцепился местный охранник, в прямом и переносном смысле этого слова.
У Патрика тут же разыгралась мигрень.