– Говорю, а что с того? Ведь они знали, кто я. Так-то жить не мешали, но…
– А сюда ты как попал, бедолага?
– Был у меня ученик из этих мест. С ним я сюда и ушёл. Он тогдашнего Вятко-князя уговорил, чтобы пустили меня. А теперь умер уже. Что было делать? В Дамаске меня лишили работы, а уйди я в Царьград, там таких ювелиров целая гильдия, и кто им я. Да и христианство у нас разное… знаешь.
– Ну? А здесь как со Христом? – полюбопытствовал Лавр.
– Вятко не разрешает проповедовать, а так жить даёт. А я и рад. Сделал себе иконку, молюсь. Бог помогает. Сытно, и работать можно. Ваш язык изучил. Живу…
– Имя себе сам придумал? – спросил Лавр, улыбаясь. «Герасим» значит «почтенный», но вряд ли кто из вятичей догадался назвать так чужого грека, а греки тоже не могли присвоить такое имя этому невзрачному и невезучему дяде.
Герасим засмеялся, хитрец.
– Не скучно, без своих-то? – продолжал допытываться Лавр.
– Скучаю по апельсинам, фигам и финикам. Квас не приемлю. И холодно здесь. Бр-р.
Его подмастерья смотрели на них, говорящих непонятно, открыв рты. Через пять минут после ухода Великана о том, что он общался с Герасимом на его языке, знали все соседи. Через десять минут – все жители городка.
В этой жизни Лавра удивляло, насколько она, при всей схожести с той, откуда он прибыл, другая. Будто игрушечная. То есть, всё – настоящее, но… мелкое. Есть власть: Вятко, который всерьёз казнит и милует, назначает и снимает с должностей, ведёт дела с зарубежными князьями и руководит церковью. Есть «министерства», реально ведающие войсками, дипломатией, внутренними делами и внешней торговлей, во главе с боярами. Но в каждом таком «министерстве» всего по одному – два человека! Пограничная стража – которая и в самом деле охраняет границу! – сотня «соловьёв» на всю страну. Офицерский корпус – трое воевод, при нужде собирающих ополчение. Битвы – драки на кулачках и ножичках до первой крови.
Вся их экономика – это простое домашнее хозяйство. На нужды князя и его, с позволения сказать, «аппарата», с каждой местности – да хоть с нас, от Москвы, сдают по несколько десятков кадушек мёда и немного другого продукта. Вся внешняя торговля – мешки с ножами и с меховой рухлядью, и опять же кадушки с мёдом. Транспорт: лодьи в два весла, мелкие струги и волокуши с лошадками, причём запрягают не больше одной. Колёс нет, ибо в лесу их использовать невозможно. Дуг, оглобель и дышел не придумали, режут из кожи простейшую ременную сбрую. А им больше и не надо!.. Ах, да: к зиме готовят сани и строгают лыжи.
Сам-то стольный град, Городе́нец – деревня деревней: топящиеся по-чёрному избы, поставленнынх без всякого плана, и обнесённые общим частоколом с двумя воротами!
Лавр, покинув ювелиров, неспешно прошёлся по кругу и за десять минут вышел в центр, к вечевому двору возле избы Вятко, а там его ждал уже главный княжий дознаватель, боярин по разбойным делам прозвищем Надёжа. То был мужчина с густым седым волосом, с широкой бородой, со знатными усами и бровями, и с резкими морщинами на лице. Они виделись в доме князя, но не общались. Теперь Надёжа подошёл к нему, задрал голову и без всяких околичностей учинил допрос:
– Вятко-князь удивлён зело. Как так, что ты знаешь эллинский язык, Великан?
– Встречал я эллинов, – деланно удивился Лавр. – Научился.
– Но это невозможно! Ты пришёл с полуночи, а там эллинов нет.
– Есть они, есть. Эллины везде есть. Долго ходил. Разных встречал, – напропалую выдумывал Лавр. – Вот и выучил несколько слов.
– Ты не сказал об этом ни князю Омаму, ни мне, ни даже самому Вятко. А тебе известно, что чужаков мы не любим и проверяем. Много лиха от них!
– Я не чужак! Я на Москве два года живу!
Разговаривая с ним, Надёжа время от времени поглядывал в сторону городских ворот, будто чего-то ждал, но хватка его не ослабевала:
– Мы не знаем, где ты был до нас, кому служил, зачем к нам пришёл.
– Я мальцом потерял родителей. Ходил с купцами, научился говорить с ними. Где жил раньше, не помню. Стал искать, пришёл на Москву и остался.
– Ха! Думаешь, всё объяснил? А я от Вятко вем, что ты великий чудесник. Неужели кузнечному делу тебя эллины по пути научили? Ведь этому только в семье учат! А ты, баешь, мальцом без родителей остался. Так?
– Мне Стрибог помогал.
– Молчи! – Надёжа замахал руками, пытаясь его остановить. – Не твоё дело! О Стрибоге только Вятко-князю судить! А ты за себя отвечай!
От ворот послышались крики:
– Идут, идут!
Оттуда побежали мальчишки, за ними взрослые. С вечевого двора вышел на улицу боярин с прозвищем Инозёма, главный княжеский дипломат, в высокой бобровой шапке и с серебряными оплечьями. Откуда-то из глубин двора, из неведомой постройки, двое мужей несли, возложив на шесты, большущий полированный пень: это был здешний трон из священного древа. Двор посыпа́ли речным песочком.