В последнюю секунду Лавр схватив кувшин за ручки, и ухнул с ним в большой сугроб, куда парни ещё накидали снега своими лопатами. При этом с него свалилась и упала вверх дном лохматая шапка, а уже в шапку влетела жареная курица. И тут же дед Угрюм внятно произнёс жалеючим голосом:
– Эх, чуть-чуть до нужного угла не долетел!
Набрав полные сапоги снега, Лавр задом выбрался из снежной кучи, повернулся к нему и, показывая спасённый кувшин, сказал с горечью:
– Как же так! Я тебе таджикского вина, какого ты в жизни своей не пивал, в дар привёз, а ты меня в нужный угол целишь.
– Прости, господин! – повинился Угрюм, принимая кувшин из рук боярина. – Не со зла сказал, а по мыслям своим, что пора там лёд колоть.
Из домов, услышав шум, повыбегали дети.
– Кто из детей старший? – поинтересовался Лавр.
Детишки вытолкнули одного мальчика лет двенадцати, и двух уже больших девочек.
– Ты князя Омама знаешь? – стараясь выглядеть добрым и ласковым, спросил мальчика Лавр. – И где живёт он?
– Да, – серьёзно кивнул тот. – Знаю.
– То ладно. С этими девочками бегите к нему. Скажете, что вас прислал боярин Великан. Пусть быстро посылает пять или семь саней встречать Вятко-князя. По пути пусть сюда завернут, я с ними поеду.
Дети убежали, а Лавр, оглядев оставшуюся ораву, спросил:
– Откуда столько детей? Что-то многовато.
– У сестры моей на реке Истре дом сгорел, – сказала Навка. – Она своих чад нам и привезла, пока новый дом ставят.
– Что за дела! – удивился Лавр. – Как зима, у всех горит… Мальчики, соберите на берегу подарки, что я привёз. Мешки там с тканями и прочим, – а когда мальчишки побежали к воротам, крикнул вслед: – И куски моих саней сюда несите!
Таруса и Навка, забрав девочек, пошли в избу готовить брашно[23], чтобы угостить гостя; Созыка с Бозыкой мялись, толкались плечами и радостно помыкивали, не зная, как себя вести: гость был вроде бы и свой, и в то же время – важный господин, боярин. Самига́, уцепившись руками за шубу боярина, лепетала: «Великан! Мой Великан!», и сладкие слёзы градом сыпались из её прекрасных марийских глаз. Дед Угрюм, кряхтя, лез на кучу снега, чтобы достать великанову шапку с холодной курицей от Тихо́ньки.
Той же зимой наделал шума случай, когда рыбаки, взявши пешни и мормышки[24], пошли на реку и обнаружили вмёрзший в лёд труп хорошо одетого мужчины. Нашли его у большой промоины, которую Москва-река всегда образовывала во льду в месте своего впадения в Оку. Сообщили Великану, ведь он отвечал за все разбойные дела. Он велел оббить тело пешнями, положить на связанный верёвками лапник и доставить на берег.
Сначала хотел для осмотра затащить тело в дом, но Тихо́нька устроили ему скандал. Понятно: детина был здоровенный, почти с Великана, и занял бы много места. Тогда Лавр выложил его во дворе, чтоб оно там лежало на морозе. Для выяснения, что к чему, он содрал с тела задубевшую шубу, рубаху, меховые штаны и порты. Интересно было бы осмотреть зубы, но оттаивать покойника, а потом его, по сути, свежевать Лавр не рискнул: горожане бы такого издевательства над трупом не одобрили.
Удивление вызвала повозка, на которой, судя по всему, прибыл неизвестный. Её нашли в той же промоине, и она тоже вмёрзла в лёд. Это были сани с парусом, сделанные куда хуже, чем Великанов буер. Но всё же буер – вещь, для этой эпохи необычная. На спинке сидения имелись две чем-то выжженные латинские буквы RB.
Он зазвал соседей посмотреть, вдруг кто-то узнает погибшего. Никто не узнал. Учинил в ближних городцах и вёсках опрос, не пропадал ли кто: нет, никто не пропадал. Поскольку незнакомец явно прибыл к месту своей гибели по Москве-реке, Лавр отправил вверх по реке своих добровольных помощников, чтобы те опросили жителей. Оказалось, там видели, как парусные сани мчались мимо, но все решили, что это сам Великан и есть.
На Химке незнакомец провёл ночь. Рассказывал, что зовут его Иваном, и он едет аж с дальнего полуночного моря, где ловят огромных рыб, а ночь длится несколько месяцев, и ещё там бывают дивные сполохи на всё небо. Говорил понятно, но так, будто у него тюря[25] во рту. В вёске в устье Рузы интересовался, далеко ли до города Коломны.
Упоминание Коломны всё поставило на свои места. Собственные имена городцы вятичей начнут приобретать только через два-три столетия, тогда-то и станет Коломной город, в котором он сейчас находился. Латинянин Иван, знающий, что где-то на Москве-реке есть город Коломна – явный пришелец из будущего.
И это Лавру не понравилось.