Старушка лукаво улыбнулась.
— Нет, не думайте, что я выжила из ума. Литва — не рай на земле, конечно, в стране есть проблемы. Но по сравнению с соседями… Знаете, спросите любого встречного, и он ответит, что хотел бы жить именно в Литве, а не в Белоруссии, Латвии или Польше. Я уверена. И не важно, литовец он, белорус, русский или поляк.
Балис не стал огорчать недоверием трогательно-наивную в своём патриотическом восторге старушку. Да и, откровенно говоря, стой перед ним сейчас такой выбор, в качестве альтернативы Литве он рассматривал бы никак не Латвию или Белоруссию, и уж тем более не Польшу.
— Вот и ты вернулся сюда, так что… — подытожила Элеонора Андрюсовна. Тут он уже промолчать не мог.
— Я не вернулся. Вы не понимаете, я ведь…
Но она решительно прервала:
— Это ты не понимаешь, — сказала старушка таким тоном, как говорят с малышами вроде Марии. — Ты любишь Литву, ты не делал подлости и ты сейчас здесь. Это — главное. А всё остальное… Поверь, это уже абсолютно неважно. Пока — просто поверь. Придёт время, и ты сам это поймёшь.
Сквозь зелёную листву в глаза неожиданно ударило яркое жёлтое солнце. Балис непроизвольно сощурился, прикрыл лицо рукой.
— А вот так мы с тобой не договаривались, — укоризненно покачал головой толстяк. — Разговаривать с ней ты права не имел.
У Гаяускаса чуть не вырвалось, что разговор Элеонора Андрюсовна начала сама, не молчать же ему в ответ, но он сообразил, что с такими противниками оправдываться, означает обязательно остаться виноватым. Это как в бою на ножах: обороняться можно, а вот уходить в глухую защиту — верная гибель. Надо самому нападать, надо чтобы они оказались виноватыми.
— Что-то я не помню, чтобы мы вообще о чём-то договаривались. Вы предложили мне посмотреть, я даже согласиться не успел.
— Но ты же хотел…
— У вас тут что, мысли к личному делу подшивают?
Вообще-то кто знает, какие нравы в этой… небесной канцелярии. Только что-то не верится, что боги — всего лишь переростки-политотдельцы (не при Славке Огонькове будет сказано).
— Дэрг прав, — негромка заметила женщина. — Ты поторопился, не оформил чёткого договора, а потому не в праве предъявлять ему претензии.
— Ты формалист, — отмахнулся пухлой ладошкой бог в халате. Обращение к женщине в мужском роде выглядело забавным, но никто не рассмеялся: не до того было. — Я никогда не ставил букву закона выше его духа…
— Со своими адептами разбирайся как знаешь, но сейчас мы с тобой всего лишь работники. И я намерен проследить, чтобы все обговорённые формальности были соблюдены. Дэрг ничего не нарушал.
— Ладно, — сокрушенно вздохнул толстяк. — Будем считать вопрос исчерпанным.
Кажется облегчённо вздохнули все собравшиеся в зале.
— У нас осталось последнее желание. Серёжа.
Уж слишком тихий и послушный был у Серёжки вид. Мирон почувствовал, что точно знает: сейчас что-то произойдёт. Кажется, не он один. Женщина бросила в пепельницу окурок и подалась вперёд.
— Поскольку это последнее желание и повлиять на выбор остальных ты уже никак не сможешь, то можно кое-что произнести в слух. Мы не воскрешаем мёртвых — нам это не дано. Мы не можем постоянно управлять твоим миром. Нам под силу внушить почти любому человеку любую идею, но как отнесётся к ней другие люди — от нас не зависит. Мы можем сделать так, чтобы Президент Молдовы издал Указ о независимости Приднестровья, но убеждать согласиться с этим политиков мы не станем.
— Нужны нам его Указы… — пробормотал Серёжка. Кто такой Снегур, чтобы решать за Приднестровье? Пусть ещё… как же эта африканская страна-то называлась… Сингапур… нет… точно. Пусть Занзибар учит решать, как им жить. — У меня другое желание.
— И очень хорошо, — как-то преувеличенно бодро воскликнул толстяк и снова потёр руки. — Мы готовы.
"Пусть Сашка станет обычным человеком. Он этого очень хочет".
— Мы уже обсуждали этот вопрос. Это невозможно, — скучным голосом ответила женщина. — Неужели ты думаешь, что он об этом не просил?
Сашка, которого перепалка Балиса с богами вернула от стеллажей с книгами к столу посмотрел на Серёжку очень подозрительным взглядом, но ничего не сказал.
— Видно было, что просил…
— Тогда зачем желать невозможного?
Мальчишка смутился, опустил голову и, глядя на богов из-под чёлки, тихо пробормотал:
— Он просил для себя, а я — для другого.
Женька возмущённо фыркнул:
— Можно подумать, у них от этого сил прибавится. Соображать же надо!
Серёжка обиженно засопел.
— Как всё-таки хорошо иметь дело с нормальными детьми, — толстяк подчеркнул голосом слово "нормальные", — они думают. Они оценивают ситуацию. И принимают логичные решения. И как неприятно иметь дело с койво. У меня иногда складывается впечатление, что они вообще не думают. Только чувствуют — и сразу совершают поступки.
В словах бога Женьке почудилась насмешка. И, словно нарочно, Анна-Селена спросила:
— Но ведь Женя прав: какая разница, кто назовёт желание? Или нет?
— Или нет, — кивнула женщина, и девочка заметила, что её волосы, ещё минуту назад бывшие иссиня-чёрными, стали пепельного цвета. — Многое в этом мире нелогично, если иметь ввиду только вашу, человеческую логику. На самом деле разница есть, и порой — просто огромная. Но сейчас не тот случай. Мы не можем выполнить это желание, Серёжа. Даже с учётом того, что ты просишь за другого.
Теперь обиженно насупился уже Женька. Очередной раз мелкому геройство сошло с рук. Особенный он, что ли? И, словно нарочно, в разговор вмешался Наромарт:
— Простите, но разве Серёжа — койво?
— Конечно койво, — уныло согласился толстяк. — Да ещё какой.
— Но… я этого не чувствую. Он — обычный человек.
— А что ты собрался чувствовать? — с деланно невинным видом поинтересовалась женщина.
— Но, это же должно как-то проявляться? Я же чувствовал особенность у Балиса… у Саши…
— Никаких особенностей у койво нет. Они — обыкновенные люди… или эльфы… да-да эльфы-койво. Их способности не связаны с какими-то физическими особенностями.
— Любая способность должна иметь какое-то физическое обоснование, — упорствовал эльф.
— И это говорит священник? Впрочем, гномьи священники всегда отличались оригинальными взглядами на своих богов-покровителей.
— При чём тут гномы? — изумился Мирон.
— Да при том, что ваш друг воспитывался у свирфов. Кстати, он от Вас этого и не скрывал. А Вы могли бы догадаться, что это должно было сильно отразиться на его характере. На обычного эльфа Наромарт, мягко говоря, поведением не слишком походит. Неужели вам в глаза не бросилась разница в его поведении по сравнению, например, с Льют?
— Я думал, это связано с тем, что они из разных народов…
— И это тоже важно. Но воспитание даёт вам, смертным, намного больше, чем происхождение. Тут кое-кто постоянно сомневается, человек он или нет. Вспомнил бы, кто его воспитал. Кто были его друзья — в школе, во дворе, в училище, на службе. Учителей бы школьных вспомнил и командиров… Может, тогда что-то и поймёт… если не безнадёжен.
— Что вы нас всех отчитываете? — возмутился Серёжка.
— Сами напрашиваетесь, — парировал бог. — Напридумываете себе непонятно чего, а потом мучаетесь от призраков, которых сами на себя натравили. Впрочем, мальчик, ты прав. Мы здесь не для того, чтобы учить вас жизни. Со своими призраками боритесь сами. Придумывай желание, и покончим с этим.
"Раз вы не можете сделать Сашку нормальным, то сделайте меня таким как он".
— Этого мы тоже не можем, — произнёс толстяк скучным голосом и осёкся.
Лицо бога исказилось, словно он ненароком сел на острую кнопку или получил лёгкий разряд от электрошокера. Второй бог снова сменил облик: на месте женщины снова сидел человековолк, только теперь шерсть у него на затылке встала дыбом, а белки глаз налились кровью.