— Дальше будет лучше, — оптимистично пообещал Наромарт. — А если что, то светом я вас обеспечу.
— Волшебным, — подсказал Женька, вспомнив визит вежливости в дом Цураба Зуратели.
— Именно.
Комната, в которую попали путешественники, больше всего походила на библиотеку в каком-нибудь старинном французском или английском замке. Огромные, упирающиеся в высоченный потолок стеллажи от стены до стены, плотно заполненные книгами. Лесенки-стремянки и даже одна большая приставная лестница. Сотни книг, тысячи книг. Толстых и тонких, маленьких и больших. Большинство — в кожаных переплётах с золотым тиснением, но порой попадались и нестандартные варианты. Взгляд Балиса зацепился за изрядно потёртый красный бархат на корешках нескольких подряд стоящих томов, а Мирон подметил здоровенную книжищу в поблёскивающем серебряном окладе, вроде Евангелия, которое на воскресной Литургии читали главном Севастопольском соборе.
Дальнюю стену драпировали гобелены с вытканными пасторальными пейзажами. В камине, отделанным белым мрамором, весело потрескивали поленья. Причудливо изогнутые прутья чугунной решётки украшали золотые или, в крайнем случае, позолоченные наконечники. Перед камином стоял большой круглый стол, за которым в мягких кожаных креслах восседали двое: полный мужчина средних лет в обильно расшитом золотой нитью красном парчовом халате и существо с телом худощавого человека и головой крупного волка, наряженное в чёрный бархатный кафтан с серебряной опушкой.
В центре комнаты с потолка свисала огромная бронзовая люстра, на которой горела добрая сотня свечей, заливая зал ярким светом. Четыре её меньших сестрицы, распложенные ближе к углам, дополняли освещение.
Мирон, вроде и привыкший на Вейтаре и к средневековым интерьерам и к общению с нелюдьми, тем не менее чувствовал себя как-то неуютно. Да и, судя по поведению друзей, не один только он: все путешественники ощущали себя в той или иной степени не в своей тарелке. Даже многоопытный Наромарт и невозмутимый Балис замялись на пороге, что уж говорить о детях.
— Проходите поближе, не стесняйтесь, — вывел путников из замешательства голос дородного обитателя замка. — Мы вас давно ждём.
Инстинктивно Нижниченко чувствовал симпатию к незнакомцу. Гладко выбритое круглое лицо, умные чёрные глаза, аккуратная стрижка как-то невольно располагали к доверию, чего никак нельзя было сказать о втором хозяине замка. В желтых волчьих глазах читался далеко не звериный разум, но Мирон не мог отделаться от впечатления, что взгляд нелюдя пропитан злобой.
"Ерунда, самовнушение", — уверял себя генерал. — "Просто, я ещё не привык к общению нечками". Но это не слишком помогало. Память тут же подсказала, что взгляд вейты, полуогра и даже драконов вовсе не казался ему злым.
— Мы — это кто? — ровным голосом уточнил Балис, преодолевший нерешительность и первым подошедший к столу. Вслед за ним потянулись и остальные.
— Мы — это мы, — лицо незнакомца было абсолютно серьёзным, если он и шутил, то делал это в лучших традициях Бастера Китона. — Мы те, кому поручено подвести итоги вашего, так сказать, путешествия.
— Кем поручено? — с чисто прибалтийской основательностью продолжал гнуть своё Гаяускас.
— Тем, кто имеет на это право, — ответил человек.
— Не будь слишком любопытен, Балис, — добавил нелюдь. Голос у него оказался вполне человеческим, разве что хриплый, как у большинства уроженцев Днепровского Левобережья. — А то ведь можем усадить за чтение трудов мудрого Конфуция о порядках на небесах. Малая толика истины в них, однако, содержится.
— Канга Фу-Цзы, — поправил человек.
— Твоя любовь к абсолютной точности создаёт одни проблемы. В их время и их землях он известен как Конфуций, к чему порождать непонимание?
— Людей лучше называть их подлинными именами, — не уступал мужчина. — Впрочем, к делу это не относится.
— Вот-вот, — попробовал вклиниться в разговор Нижниченко, — давайте, пожалуйста ближе к делу. И если можно обойтись без Конфуция, то давайте и обойдёмся.
Незнакомец одарил генерала печальным взглядом тёмных глаз, тяжело вздохнул и кивнул:
— Как вам удобно. Мы пригласили вас для того, чтобы сказать: ваша миссия завершена. И её результат признан успешным.
— Кем признан? Вами?
Человек в халате усмехнулся:
— Нет, нам такие оценки выдавать не по чину. Наше дело маленькое: довести их до вашего сведения.
— Тогда кто же оценивает? — настаивал Нижниченко.
— Вам же в своё время сказали: это было пожеланием Дороги. Вы напрасно так недоверчивы.
— А вы напрасно так скрытны, — парировал Мирон. — Одни многозначительные разговоры, но ничего конкретного. Мы вам что, игрушки?
Волчью морду исказила гримаса, очевидно долженствуя обозначать улыбку.
— Мне казалось, что Ваша фамилия не Перен. Да и господина Ромбаль-Коше я здесь что-то не вижу.
Женька не выдержал и хмыкнул. Подросток всей душой был на стороне своих старших товарищей, но не мог не оценить, как лихо человолк (то есть человековолк) прокатил Нижниченко. Впрочем, у генерала с юмором тоже всё в порядке, наверняка вывернется.
Словно подтверждая мысли маленького вампира Мирон нарочито вздохнул:
— Это верно. Я не Франсуа Перен и даже не Пьер Ришар. И, думаю, вашу великую эрудицию здесь все уже оценили. Давайте всё же о деле.
— Начните с себя, Мирон Павлинович, — неожиданно сухо ответил человек. — Хотите говорить по делу — не прерывайте нас каждую секунду. Мягко говоря, это непрофессионально.
— Извините, — недовольно буркнул бывший зам начальника Службы Безопасности ЮЗФ. Крыть было нечем.
Мужчина в халате окинул путешественников долгим взглядом, потом удовлетворённо кивнул и продолжал:
— Итак, вы сделали то, что от вас ждали. У Вейтары появился шанс — это раз. Вы добровольно отказались от пути прогрессоров, дав возможность её народам самим строить свою судьбу — это два. Большего невозможно было и желать. Дело сделано.
— Чьё дело? — коротко бросил Балис.
— Простите?
— Чьё это дело? Ваше?
— Ваше. Твоё и твоих друзей.
— У нас сложилось другое впечатление, — Гаяускас был абсолютно спокоен и именно это подсказывало Сашке, что настроен он очень серьезно. — Нам кажется, что кто-то использовал нас, словно марионеток. Кто бы это мог быть?
— Печально, — человек в халате откинулся на мягкую спинку кресла. — Как я понимаю, сейчас последуют обвинения в том, что мы виноваты во всех неприятностях, обрушившихся на вас? Думаете, это мы нашептали господину Зуратели проект его великой скульптурной композиции? Мы затащили Альве в Баровию?
— Этого я не говорил, — тихо возразил эльф.
— Ну, по крайней мере хоть одно разумное существо среди вас обнаружилось, — констатировала волчья голова.
— Ну, за двести лет уму разуму не набраться — нужно быть редкостным… Пропустим. Что там ещё нам готовы поставить в вину? Взрыв самолёта, на котором летел Мирон?
— Да при чём тут вы, — с горечью в голосе признался Сашка.
— Так, вот и юноша на правильном пути. Кто следующий? Кто не считает, что всё произошедшее подстроено исключительно для того, чтобы создать ему побольше неприятностей?
— Я, — хмуро признался Серёжка.
Сидевшие в креслах мальчишке были откровенно не симпатичны, но, конечно, виноватыми в своих бедах он их не считал. Потому что свой выбор Серёжка Яшкин всегда делал сам. А если представить себе, что эти боги развязали Перестройку, войну в Приднестровье, вложили в головы похитителей продать их с Анькой купцу, а тому — перепродать их наёмникам, поставили на его пути Рика с компанией, Арша, управляли синими, охранниками гладиаторской школы, инквизиторами… И всё — только для того, чтобы сделать гадость самому обыкновенному мальчишке? Нет, если они всё это могли, то делать бы этого точно не стали, потому что такое могучее существо не может быть настолько сдвинутым. Это всё равно, если бы Серёжка изо дня в день мучил бы какого-нибудь котёнка или щенка. Он же не живодёр какой-нибудь, и все нормальные ребята тоже не живодёры. Значит, и нормальные боги тоже не должны быть живодёрами. Даже той безумной богине, про которую рассказывал Наромарт, такие изощрённые мучительства вряд ли бы пришли в голову.