— А сам-то он где? — Беззубцев огляделся по сторонам.
— Там, — махнул рукой Афоня, — за воротами наблюдает.
— И много стрельцов в отряде?
— Шестеро, не считая десятника.
— Вона как! — глаза Беззубцева загорелись азартом. — Сказываете, кони у них добрые?
Афоня кивнул, и расплылся в кривой улыбке.
— Айда к Мухе! — потер руки Беззубцев.
***
Ирина торопливо шагала по старой, едва заметной дороге. Справа от неё вилась лента реки, укрываемая склонившимися к воде ивами. Слева, поодаль, тянулись ряды деревянных домиков-ульев, напоминавших гигантские скворечники, а за ними — простирались поля.
Сколько там, кузнец говорил, до посада? Версты три? Еще бы понимать, что это будет в километрах…
Она беспокойно оглянулась назад, проверяя, нет ли погони, но дорога оставалась чистой — то ли Беззубцев так сильно увлекся трактирщицей, то ли Ярослав сумел-таки придумать подходящую легенду.
На всякий случай, она еще прибавила шаг. Главное — успеть добраться до местного начальника, а там она сумеет с ним договориться.
На какой-то краткий миг она все же колебалась, не лучше ли было остаться с Ярославом, однако, мысль о дальнейшем пребывании в обществе Беззубцева, представлялась совершенно невыносимой. Скорее она придушит его ночью на привале, чем будет терпеть дальше!
Зачем им вообще понадобилось ее похищать? Объяснения Беззубцева про безопасность ни разу ее не убедили. С чего вдруг Мухе и той безумной бабе заботиться о ней? Ясно, как день, что в Путивле за неё хорошо заплатят, а значит, она — пленница, хуже того — рабыня!
Ирина со злостью наподдала ногой камень. А всё из-за Ярика, с его идеей-фикс поиска креста и спасении Беззубцева!
Про то, что именно она была автором плана по его освобождению, она уже забыла.
Через несколько шагов дорога, вслед за рекой, делала поворот, и Ирина мысленно порадовалась тому, что ее уже не будет видно со стороны деревни.
Однако, открывшийся за поворотом вид, заставил её резко остановиться.
Дорога вела в сторону видневшегося вдалеке холма, на котором раскинулся частокол, огораживающий деревянные башенки и остроконечные крыши.
Справа и слева вдоль дороги, в нескольких десятках метров от неё, высились массивные, вколоченные в землю столбы и колья, со свисающими с них изуродованными человеческими телами.
Одни были подвешены за ноги, вниз головами, посиневшие и раздутые. Другие висели, словно мясные туши, подвешенные на вбитых в столбы железных крючьях, за ребра. Самыми жуткими выглядели тела, насаженные на колья, застывшие в мучительных, агонирующих позах.
Словно окаменев, Ирина не могла ни сдвинуться с места, ни отвести взгляд от открывшегося ей страшного зрелища.
Из оцепенения ее вывел вид троих всадников, скачущих навстречу по дороге.
Ирина попятилась, но было уже поздно — один из них заметил её, и привстал в стременах, на неё товарищам.
Развернувшись, она бросилась бежать. За спиной раздавались крики и топот копыт; в панике, она свернула к реке, надеясь, что деревья помогут ей укрыться от преследователей, а река сможет задержать их
Спасительные заросли и поблескивающая между ними речная гладь были уже совсем рядом, когда что-то просвистело в воздухе, и, одновременно, голени обожгло болью; она споткнулась и повалилась на землю, обдирая колени и локти.
Подняв голову, она в ужасе уставилась на окруживших её преследователей.
Трое всадников на вороных конях, в черных кафтанах и высоких шапках, отороченных мехом чернобурок, возвышались над ней, покачиваясь в седлах.
Ближайший из них сжимал в руке длинный кнут.
Лица его она не могла разглядеть из-за густой бороды и нависшей на глаза шапки.
— Кто такова? — у него был скрипучий и резкий голос.
От испуга Ирина не могла вымолвить не слова.
Всадник сделал едва уловимое движение рукой, и кнут щелкнул в воздухе у самого носа Ирины. — Отвечай, когда спрашивают!
— Ир… Ксения! — выпалила Ирина.
— Откуда будешь?
— Из М-москвы…
«Главное — не показывать им свой страх!»
— Далеко же забралась! — усмехнулся всадник. — Зачем в посад шла?
— К боярину, — Ирина старалась, чтобы голос не дрожал, — царскому дьяку…
— Ишь ты! — протянул всадник. — И чего ж тебе потребно от него, захухля деревенская? Боярин побирушек не жалует…
Второй всадник, здоровенный бровастый детина с покрытым оспинами лицом, при этих словах ухмыльнулся.
Неожиданно для себя, Ирина вспыхнула.
— Я не побирушка! Я — царевна Ксения, дочь царя Бориса Годунова!
— Вона что, — бородач нахмурился. — Кликуша…
Он тронул поводья, и конь двинулся на Ирину, заставив ее отступить.
— Ступай себе с Богом! — велел он. — Еще раз увижу в наших краях — на столбе окажешься!
— Но я говорю правду! — отчаянно выкрикнула Ирина, пятясь. — Я — царевна, меня похитили разбойники!
— Дай-ка, дядька Ферапонт, я из ней блажь повыбиваю, — вмешался рябой, доставая странного вида плеть с кистью в виде метлы на рукояти.
— Погодите-ка, — подал голос молчавший до сих пор третий всадник.
Он соскочил с коня и направился к Ирине.
— Разбойники, говоришь похитили? — протянул он, всматриваясь в ее лицо.
Смуглый, с кучерявыми волосами и гладко выбритым подбородком, этот человек напоминал цыгана. На левой щеке у него росла огромная бородавка с пучком черных жестких волос.
— Полно мешкать, Михайла Андреич, — бросил первый всадник. — На что тебе эта кликуша сдалась?
— Обожди, Ферапонт, — пробормотал тот, качая головой и почесывая подбородок. — Что-то есть в ней… Кабы волос подлиньше, да наряд побогаче…
— И ты туда же? — Ферапонт подъехал ближе. — Совсем со своей ворожбой головой тронулся? Виданое ли дело, чтобы царевны по деревням в лохмотьях, да со стрижеными волосами, как лярвы, бегали?
— А я мню, надобно ее все ж Андрею Василичу показать, — отвечал чернявый. — У него глаз наметаный. Заодно послушаем, что за дело у неё к нему. А коли выяснится, что девка — блаженная, — он ухмыльнулся, скользнув по Ирине оценивающим взглядом, — тогда и выбьем из неё, блажь-то.
Ферапонт покачал головой.
— Охота тебе на посмешище перед боярином выставляться?
Но чернявый лишь оскалил зубы в ухмылке. — Залазь, царевна, — сказал он, подводя к Ирине коня. — Поедем к боярину.
Ирина занесла ногу над стременем и замерла, скривившись от смеси омерзения и брезгливости.
На боку коня, привязанная к луке седла, висела отрубленная собачья голова, ощерившаяся мертвым оскалом.
***
— То есть как — ушла?!
Муха уставился на Ярослава немигающим взором и только подрагивающие усы выдавали скрытый гнев. — Куда ушла?
— В посад. — Ярослав пожал плечами. — Вы же сами говорили, что может идти на все четыре стороны — вот она и решилась.
Муха перевел взгляд на Беззубцева, с невозмутимым видом скрестившего руки на груди.
— Ну ладно, этот — блаженный, но ты-то Юшка, куда смотрел? Очередной бабе под юбку?! Я же говорил, чтобы были настороже!
— Знаешь что, — вызверился Беззубцев, — ты, дьяк, мною не больно-то командуй! Я — свободный атаман, и девок ваших краденых, будь они хоть трижды царевны, пасти не собираюсь!
— Свободный, говоришь? — сощурился Муха. — Давно ли на дыбе висел?
— Никак, грозить вздумал? — прошипел в ответ Беззубцев.
— Напомнить хочу! — огрызнулся Муха. — А то у тебя, гляжу, память совсем отшибло! Аль забыл, что поленица наказывала?
Беззубцев потемнел лицом. — Ты в наши с ней дела не лезь…
— Ладно, паны-атаманы, будет вам, — неожиданно вмешался Афанасий.
Он вглядывался в сторону корчмы, щуря единственный глаз. — Сначала дело, а за царевну опосля решить можно будет!
— И то верно! — процедил Беззубцев, не сводя с дьяка набыченного взгляда.
Муха, помедлив, кивнул.
— Стало быть, семеро их всего? — Беззубцев хищно ухмыльнулся. — Это ж даже делом назвать совестно! Значит, так: охранников я на себя беру, Афоня — вы с конюхом тишком лошадок выводите. Муха — в засаде, если что не так пойдёт — прикроешь! Ну а ты, блаженный…