Если бы Петр Семенович вдруг вызвал его, — о, тогда Петя («так кратко, сильно, убедительно, что он и возразить бы не успел!») сказал бы свои заветные слова, которые Петр Семенович обязательно передал бы Галине!
Но Сковородин теперь не вызывал его к себе, и алый свет сигнальной лампочки, словно спрятавшись в тучи, не разливался более по белому полю ватмана, да теперь иначе и быть не могло. После памятного на всю жизнь партсобрания Сковородин, может быть, даже навсегда мстительно запомнит нравственную победу Пети Мельникова и его бригады. Да и долго ли Пете работать за этим столом!
«Вот тебе… и виден и близок, а не подойдешь! — горько думал Петя. — Написать Галине письмо? Но его почерк все знают и едва ли передадут ей. Что же остается? Встретиться с ней на улице, расхаживать по ее кварталу, перед ее подъездом».
Несколько дней Петя расхаживал по кварталу, перед сковородинскими окнами, видел всех входящих и выходящих из подъезда, но Галина не показывалась.
«Значит, часы занятости у нас почему-то не совпадают», — огорчился Петя. Но, не теряя надежды, продолжал свои прогулки по сковороди некому кварталу: «Должен же когда-нибудь произойти счастливый случай!»
Познакомившись поближе с Платоновым, Петя скоро привык к его посещениям экспериментального цеха и к всегда дружески расположенным к нему деловым беседам с Виктором Ивановичем. Однажды Петя спросил у Платонова, как поступить чертежнику Мельникову, который, по всему видно, «не ко двору» в сковородинском отделе? Может быть, ему следует немедленно подать заявление об уходе «по собственному желанию»?
— Пока не торопитесь, — спокойно ответил Платонов и вдруг перевел разговор на дневник бригады: — Вы по-прежнему все записываете в дневник?
— Решительно все, — ответил Гриша.
Платонов удовлетворенно кивнул, потом взял в руки дневник, полистал и увидел, что весь он заполнен записями до последней страницы.
— Последняя запись помечена вчерашним числом…. Я так и ожидал, что скоро вы закончите эту тетрадь… А я вам подарю другую, вот эту! — И Платонов с широкой улыбкой положил на рабочий стол толстую тетрадь в красивом кожаном переплете.
Вся бригада не без удивления благодарила за подарок, который, по выражению Севы, «годился бы больше для записывания стихов».
— А что, разве в вашем общем труде мало поэзии? — пошутил Платонов и попросил дать ему на несколько дней старый, уже заполненный дневник бригады, — Вы понимаете, что мне интересно не только как одному из ваших друзей прочесть дневник от начала до конца, но и в рабочем порядке. Я должен подробно знать ваши записи. А затем не забудьте, что я также и один из проектировщиков нашей будущей первой автоматической, а вы первая бригада ее помощников… Видите, как все это хорошо «ложится» одно к другому?
— Берите, читайте, Виктор Иванович! — хором ответили все пятеро.
Платонов ушел чрезвычайно довольный, но никто не понял, почему.
— Пытливый, страстный ум! — определил Сева.
Утром на коридорной доске объявлений Платонов увидел приказ, подписанный Сковородиным: «…Трубкина В. Н. откомандировать в распоряжение хозяйственного отдела завода».
«Эта «личность» поделом выбыла из игры!» — удовлетворенно подумал Платонов.
Сковородина Виктор Иванович застал в знакомой неподвижной позе с грузным наклоном всей крупной фигуры над столом, в какой чаще всего и пребывал сейчас главный конструктор.
— Видели? — хрипло спросил Сковородин и лениво очертил в воздухе квадрат, означающий доску приказов по заводу.
— Видел.
— А теперь вот это… — И Петр Семенович придвинул к заместителю отпечатанный на машинке листок.
— «С двадцать седьмого декабря пятьдесят восьмого года чертежник Петр Николаевич Мельников откомандировывается в распоряжение главного технолога И. В. Лагутина…» — прочел вслух Платонов и добавил — Под этим приказом еще нет вашей подписи, и лучше вам ее вообще не ставить, как и приказу этому лучше вообще не появляться! — И, дважды отчеканив слово «не», Платонов решительно и быстро разорвал листок пополам.