— Н-не знаю, — растерянно покачал головой Вадим. — Никогда такими тонкостями не интересовался. И вообще, весь этот разговор выглядит каким-то странным.
— Так вот, теперь будешь знать, что бывает и так, — не вняла его предостережениям будущий хирург. — Жизнь нужно познавать такой, какова она есть на самом деле. Если откровенно, то я признательна тебе. Убедилась, что хоть «с этим» у меня будет все в порядке. Так что спасибо тебе.
— Странно, с тобой даже об этом, о таком… — растерянно пробормотал Ордаш, — ну, о таком сокровенном и личностном, говорить очень просто.
— О чем это «о таком»? — неожиданно остановилась Рита на старинной улочке, на которой еще сохранился тротуар из дощатого настила. — Ах, об этом самом?! — рассмеялась она. — Слушай, а что здесь такого? Впрочем, я ведь забыла, что ты не медик. Все, с кем я была до сих пор… Для них это было настолько привычно.
— И кто же оказался первым?
— Ревновать-расстреливать не станешь?
— Чем больше узнаю о тебе, даже такого… тем сильнее влюбляюсь в тебя. — Он взял бы гpex на душу, если бы поклялся, что заверение это было искренним. Но еще больший грех он бы взял, если б допустил, что откровения будущего хирурга стали причиной их ссоры, причиной душевного разочарования.
— И правильно делаешь. А первым мужчиной был профессор медицины. Кажется, я в него даже была влюблена. Свою докторскую он защищал как патологоанатом. Ему было уже под шестьдесят, причем более тридцати из них он проработал в городских моргах и в патологоанатомическом отделении мединститута. Ты можешь представить себе человека, который всю свою жизнь посвящает вскрытию трупов?!
— Еще труднее представить себе женщину, которой выпадает всю эту жизнь прожить рядом с ним.
— Согласна, мужик он сур-ровый, — с непонятной Вадиму легкомысленной улыбкой подтвердила она.
— И, как я понял, любвеобильный.
— Вот этого я бы не сказала. Когда ложилась с этим доктором у него на даче, на белых простынях, у меня было такое чувство, словно он и меня сейчас начнет вскрывать. Я ведь много раз присутствовала при том, как он вскрывал трупы женщин, и даже считалась его лучшей ученицей. Стоит ли удивляться, что я и ушла потом в отведенную мне комнату почти девственницей. Поздней ночью, завернутая в простыню! — она хохотала так раскатисто и так искренне, что смех этот передался Вадиму. Хотя теперь он уже чувствовал себя с этой женщиной в полуночном, совершенно пустынном и почти неосвященном пригороде как-то слишком уж неуютно. Как-будто и его самого тоже только что завернули в простыню.
— Кстати, если я и в самом деле забеременею… — вдруг спросила она в самый разгар этого приступа, так что Вадим не сразу сообразил, что смех кончился и пошел вполне серьезный жизненный разговор. — Тебе хотелось бы, чтобы я родила?
Ордаш остановился, заставив тем самым остановиться и девушку, и внимательно, насколько это было возможно при слабом оконном освещении улицы, посмотрел ей в глаза. Рита интуитивно потянулась к нему с поцелуем, но впервые за время их встречи ответной реакции не последовало, и губы Атаевой так и замерли в нескольких сантиметрах от его губ.
— Таким образом ты подготавливаешь меня к будущему сюрпризу?
— Мне даже не верится, что мы еще когда-либо встретимся в этой огромной стране, разделенные такими неизмеримыми пространствами, да к тому же арктическими, — с укоризной молвила она. — Просто любопытно, как ты это воспримешь… свое отцовство. Так хотелось бы тебе, чтобы я родила наследника?
— Только ловлю на слове: наследника, а не что-то там непонятное.
— Ты точно хочешь этого?
— Возражать не стал бы, — как можно увереннее ответил Вадим, не очень-то задумываясь над тем, что может последовать за подобным заверением. Но все же, на всякий случай, поинтересовался. — Это ведь был бы именно мой ребенок?
— Наверняка твой.
— Что значит «наверняка»?!
— Да это я так. У меня все в этой жизни происходит только под девизом: «Наверняка!». Никогда и ни в чем нельзя быть до конца уверенной. Вскрытие покажет, как говаривал в таких случаях мой незабвенный «труповскрыватель». Имею в виду «вскрытие» жизнью.