Лишь левее часовни, от Славатычей, а может, от ближних хуторов, нарастая, приближался треск мотоцикла и рассеянный далью и жидким туманом пляшущий пучок неяркого света.
Потом свет исчез. Заглох мотоцикл.
— Хватит здесь чикаться, — сказал Иванов. — Пошли, время не ждёт.
Новиков молча последовал вниз, к зарослям ивняка, где старший лейтенант опустился на корточки, прикуривая, чиркнул колесиком зажигалки под полою брезентового плаща, высветлив полукружье неправдоподобно зеленой травы. Запахло табаком, погас огонёк. Но Иванов в коротком отсвете успел заметить оставленные переводчиком весла.
— Вот разгильдяй! — прошипел сердито. — Возьми, Новиков, отнесёшь этому… младшему лейтенанту.
Всё, что Новиков делал потом, принеся забытые в ивняке и оказавшиеся ненужными вёсла, — отвязывал и спускал на воду легкую надувную лодку, помогал Богданьскому сесть в нее, а затем понемногу стравливал конец прикрепленного к ней телефонного провода, — всё это он проделывал машинально.
— Давай не спи, Новиков. Шевелись давай, — торопил Иванов.
Новиков не спал. И шевелился.
Быстрое течение несло лодку вниз, к изгибу реки, где, по расчетам младшего лейтенанта, ее прибьет к берегу без помощи весел и откуда уже пустую ее притянут назад.
Нет, младший сержант не спал, следил за лодкой, достигнувшей середины фарватера, даже заметил, как ненадолго ее будто бы придержало водоворотом и отпустило.
Но всё это виделось без того острого восприятия, неизменно появлявшегося с выходом на границу, когда глаз фиксировал каждую мелочь, независимо от того, важна она или не заслуживает внимания. Сейчас окружающее виделось Новикову сквозь синие стрелы на карте начальника штаба, он почти физически чувствовал их хищные острия и с пугающей отчетливостью представлял огромность до времени притаившейся во мраке неотвратимой беды.
Старший лейтенант придушённо чертыхался, то и дело шлёпал себя по лицу.
— Ты, чёрт!.. — слышалось справа.
Над головой Новикова тоже толклись комары, звенели на один манер — нудно и тоненько, лезли в уши и в рот, жгли шею и руки, облепили щеки и лоб, но он перестал ощущать жгучий зуд их укусов, как, впрочем, не заметил обвисшую — до воды — чалку, и продолжал её стравливать понемногу, перебирая вспухшими пальцами осклизлую рубашку телефонного провода.
Он жил картой.
«Как же так получилось? — следя за лодкой, видя и теряя её, потерянно думал он. — Разве без карты было не распознать зловещий смысл происходящего?.. Не у тебя ли на глазах столько времени — день за днём — у границы безостановочно накапливаются вражеские войска?!. А притворялся незрячим. Как ты посмотришь в лицо Ведерникову, другим, кому доказывал несусветицу, успокаивал и обвинял в паникерстве?.. Карта с синими стрелами отрезвила тебя…»
Он не додумал. Провод вдруг натянулся, задрожал в руках, как струна. Лодку закружило в водовороте, вокруг нее будто кипело: слышались всплески — наверно, Богданьский вместо вёсел загребал руками, пробуя выбраться из воронки.
Рывка было достаточно, и посудину опять подхватило течением. Ее несло минуту или значительно больше, может, все полчаса.
— Ты, чёрт!.. — послышалось снова, но теперь не справа, а рядом, громко, в опасной близости от противоположного берега. — Никак задремал!.. Перекур с дремотой устроил… Вытаскивай. Ну, что же ты!..
— Я сейчас…
Без Богданьского лодка казалась почти невесомой, Новиков легко выволок её на песчаную отмель, неслышно соскользнул вниз, придержав рукой автомат, и только сейчас почувствовал, как сильно устал.
В ту минуту, когда он стал отвязывать чалку, от ближнего хутора выскочил мотоцикл с зажженной фарой, круто развернувшись, остановился неподалеку от воды; яркий сноп света резко ударил по ней, стал шарить, медленно смещаясь к лодке.
— Ложись! — запоздало приказал Иванов и спрыгнул на мокрый песок.
Новиков лёг.
Пучок света скользил по воде, сантиметр за сантиметром ощупывая морщинистую от ряби поверхность, поднимался к обвалистому срезу берега, перемещался и под углом ложился на воду, высветливая её до самого дна и неумолимо приближаясь к утлой лодчонке.
Лёжа рядом со старшим лейтенантом, Новиков слышал его частое прокуренное дыхание, с опаской следил за полосой электрического огня, в которой клубился туман и роилась мошка, невесть откуда налетевшая так густо, словно бы падал мартовский снег; полоса приближалась; почти вжавшись в мокрый песок, младший сержант стал отползать назад, за лодку, покуда не уперся ногами в берег.