Чистоту навели немыслимую, службу несут согласно плану, по введенной лично капитаном Ястребиловым системе. На боевом расчёте крикнет, к примеру, начальник заставы: «Двадцать второй!» Пограничник, которому присвоен этот номер, отвечает: «Здесь!» — «На Двугорбую сопку!» — «Есть на Двугорбую сопку!» Боевой расчет проходит мгновенно, и в фамилиях не путаешься.
Правда, старший лейтенант Кайманов воспротивился этой системе и даже рапорт написал полковнику. По этому поводу, наверное, ещё будет разговор: дескать, офицер должен знать не номера, а людей. Но не всё ли равно, кто пойдёт на Двугорбую сопку, а кто — на перекрёсток дорог, важно, чтобы все пункты были обеспечены нарядами…
Авенир Аркадьевич стал перебирать в памяти возможные объекты внимания высокого начальства. Укрепрайон с приходом Ястребилова в комендатуру стал строиться намного быстрее. В котёл сегодня положили разделанного на внушительные порции архара. Это сверхсрочник старшина Галиев постарался. Отпустил его капитан поохотиться всего на сутки, а он мяса привёз и пограничникам, и начсоставу, ещё и семьям фронтовиков в ауле… Вот только бы не подвёл старший лейтенант Кайманов, заместитель коменданта: отправится куда-нибудь на участок и не встретит полковника у ворот комендатуры, не доложит как полагается, а от этого у полковника сразу же будет испорчено первое впечатление, от которого в таком деле, как проверка, зависит всё…
Машина катилась и катилась по пыльным многолюдным улицам, державшим ее в плену, и никак не могла выбраться за пределы города. Скорей бы уж, на открытом шоссе не менее жарко, но там хоть встречным ветром продувает…
«Всё-таки, о чём сейчас думает начальник отряда Аким Спиридонович?»
Полковник Артамонов сидел на переднем сиденье, рядом с водителем — молодым красавцем, то ли грузином, то ли азербайджанцем, вытирал йот платком со лба и на каждом ухабе морщился, как от зубной боли. Порой он что-то вполголоса говорил шоферу, и, хотя за шумом мотора невозможно было понять, что именно, Ястребилов отлично улавливал, о чем речь. Сохраняя невозмутимо-почтительное выражение лица, он даже стал втайне развлекаться, ничем, разумеется, не обнаруживая этого.
Причиной непонятной на первый взгляд тревоги полковника были весьма солидные габариты пассажиров — соседей Авенира Аркадьевича, при каждом толчке наваливавшихся на него.
Наконец машина выехала на шоссе и мягко покатилась по асфальту. Разговор полковника с шофером стал слышен лучше:
— Нет, нет, не доедем!.. Сядут рессоры… сломаем рессоры…
Чернобровый красавец шофёр, придерживая баранку, повернулся к Артамонову:
— Товарищ полковник, разреши обратиться! — сказал он, словно петарду взорвал.
— Давай, милый, обращайся, обращайся, — расстроенным голосом отозвался полковник.
— Зачем волнуешься, товарищ полковник? Гиргидава — шофёр первый класс, в рессоры вторые коренные листы поставил.
— Предусмотрел, значит?.. То-то трясёт у тебя, как на телеге.
«Хорошо, если Ольга Кайманова и врач Байрамов не вникают в этот разговор: услыхали бы — обиделись».
Полковник с безнадежным видом расслабленно махнул рукой:
— Плакали твои коренные. Готовь верёвку, сейчас под кузов полезешь, к заднему мосту оглоблю привязывать.
— Зачем оглоблю, товарищ полковник? Разреши ещё раз обратиться? — всё так же энергично сказал Гиргидава.
— Давай, милый, обращайся, обращайся, — тем же расстроенным тоном сказал Артамонов.
— Скажи, дорогой, машина поломается, ви будете ремонтировать или я?
— Ты будешь ремонтировать, ты, милый, а мы, три начальника и боевая подруга замкоменданта, до комендатуры пешком пойдём.
Гиргидава отпустил несколько энергичных выражений на своём родном языке. Видимо, ту же мысль выразил по-русски:
— Клянусь отцом, товарищ полковник, Гиргидава всех хорошо довезёт!
— Берёшь на свою ответственность?
— Канечно, беру! За машину шофёр отвечает! Первый класс!
— А если первый класс, почему ползешь, как черепаха? Давай, жми на железку, не мотай душу…
Получив разрешение «жать на железку», Гиргидава помчался вперед так, что полковник тут же тронул его за рукав:
— Куда гонишь? Не кирпичи везёшь!..
Ястребилов вдруг обеспокоился: ну как лопнут эти проклятые рессоры, настроение будет испорчено, вся подготовка к приёму начальства пойдёт насмарку.
Но рессоры с двойными коренными листами пока выдерживали, и полковник, кажется, понемногу успокоился.
Дорога петляла между сопками, навстречу попадались машины с грузом, двухколёсные и четырёхколёсные повозки, всадники, торжественно восседавшие на ишаках, целые вереницы смуглолицых велосипедистов в черных папахах, в туркменских халатах, в круглых войлочных шапках. Проносились мимо пасущиеся на воле верблюды. С изогнутыми шеями и вислыми горбами, они, презрительно оттопырив нижнюю губу, полуприкрыв глаза, гоняли жвачку и словно по команде поворачивали головы вслед машине. Кое-где попадались у дороги серые, похожие на волнующийся живой ковер, грязные и пропыленные отары овец. На выжженных солнцем склонах, казалось, ни травинки, ни кустика. Но верблюды и овцы что-то там находили. Не зря же их пасли здесь степенные чабаны в высоких тельпеках-папахах и помогавшие им загорелые как головёшки, поджарые и проворные чолоки-подпаски.