— Старший политрук, идём со мной! — крикнул он на бегу.
Когда Самохин входил в дежурную комнату, двое конвойных в форме войск НКВД выпроваживали в камеру предварительного заключения Митьку Штымпа и Ардальона Лягву. Оба, шумно протестуя, «качали права».
На столе перед майором — небольшой чемодан, пачки денег. Майор, высоко вскинув красивую голову и упираясь руками в стол, кричал на светловолосого, загорелого портового рабочего в брезентовой робе такелажника, стоявшего перед ним.
— Слушай, дорогой! Скажи, пожалуйста, ты майор или я майор, ты комендант или я комендант? Ты здесь можешь людей сажать или я могу их сажать?
Портовый рабочий, бледный и взбешённый не меньше майора, обернулся к вошедшему Андрею.
— Вы старший политрук Самохин? — спросил он. Получив утвердительный ответ, предъявил красную книжечку: «Лейтенант госбезопасности Овсянников». — Вы мне тоже будете нужны. — Он снова повернулся к коменданту: — Товарищ майор, ваши люди сорвали мне операцию. Сейчас у меня нет ни минуты, но мы ещё встретимся. Арестованные и чемодан — опечатайте его и уберите в сейф — под вашу личную ответственность.
Овсянников вышел. Самохина прошиб холодный пот: Штымп и Лягва «огладили» Белухина — его чемодан.
— Вах! — вскинув руку над головой, воскликнул Судзашвили. — Какой ты идиот, Шота! Какой идиот! С кем связался? Перестарались, сволочи!..
«Ласточка» благополучно доставила Самохина до Кизыл-Арвата — небольшого пристанционного посёлка, раскинувшегося в предгорьях Копет-Дага. Вдоль дороги замелькали дома, сложенные из камня-песчаника, глинобитные туркменские кибитки с плоскими крышами, редкие, иссушенные зноем деревья. Потянулась водоводная эстакада, с которой наливали установленные на платформах десятитонные чаны для Красноводска.
Андрей распрощался со своими спутниками, отряхнул пыль, раздевшись, вымылся под краном эстакады.
Освежившись, Самохин направился к станции, выбирая, кого бы спросить, где пограничный КПП. Если полковник Артамонов дозвонился до Красноводска, то Кизыл-Арватскому погранпосту наверняка дано распоряжение, как ему следовать дальше.
Из ближайшей пристанционной глинобитной постройки вышел солдат-пограничник и доложил:
— Товарищ старший политрук, вас просит к себе лейтенант госбезопасности Овсянников.
«Когда только он успел проскочить до Кизыл-Арвата?» Судя по невесёлому виду Овсянникова, едва ли ему удалось напасть на след «эпроновца».
— Как доехали? — держась подчеркнуто корректно, спросил Овсянников и, когда Андрей сказал, что доехал хорошо, приступил к делу без проволочек.
— Расскажите подробно, что произошло у вас на борту сейнера, постарайтесь вспомнить всё, о чём вы говорили с Белухиным, слово в слово…
…Когда закончилась беседа с Овсянниковым, уже наступил вечер.
Самохии и Овсянников вышли во двор, где их ждала машина, с которой они должны были ехать в Ашхабад.
Из-за гор поднималась луна, над темными зубцами и увалами разливалось ее неяркое сияние. Тянуло ветерком. В поселке дружно горланили петухи, возвещая конец такого нескончаемого и такого утомительного дня, первого дня старшего политрука Самохина на среднеазиатской земле.
Глава 6
ЯКОВ КАЙМАНОВ
Полковник выслушал Рамазана, похвалил за расторопность, распорядился, чтобы его до рассвета вместе с ишаком доставили на машине в район тех родников, куда должна была прийти отара Ичана.
Перед тем как отпустить чолока, Аким Спиридонович усадил его перед собой, придерживая за плечо крупной рукой, сказал:
— Ты принёс важную новость, Рамазан. Я напишу твоему отцу, пусть знает, что у него растёт добрый сын. Насчёт матери Фатиме не беспокойся: Яков Григорьевич часто бывает на Даугане. А ты, если еще кого заметишь или узнаешь что-нибудь, сообщай нам.
Жаркий румянец пробился у Рамазана сквозь многолетний загар: ещё бы, сам полковник с ним разговаривает, как со взрослым! Отец на фронте получит письмо, гордиться будет.
Кайманов знал, Аким Спиридонович сегодня же исполнит свое обещание. То-то обрадуется Барат! Яков представил себе чернобородого (наверное, он и на фронте не сбрил свою бороду), с мощной грудью, почти квадратного, короткого и широкого, неунывающего друга детства Барата, с которым прошли лучшие годы. Где он сейчас, что с ним? Жив ли? Не ранен ли?.. Что ж, славный растёт у Барата сынок, радость отцу.
— Зайди к моей Оле-ханум, — сказал Яков Рамазану, — она там приготовила тебе кое-что в дорогу. Я проводить тебя не могу, проводит старшина Галиев.