— Обязательно приеду! И госпиталь найду!
Время действительно истекло. Вот-вот нагрянут генералы.
Опытным взглядом кадрового военного радостно настроенный Самохин отметил мысленно идеальный марафет, какой навели солдаты на всей территории комендатуры. Эту первозданную чистоту и образцовый порядок отметил про себя и начальник отряда.
В вестибюле клуба Андрей на секунду остановился перед зеркалом. После госпиталя худощавое лицо его с крупным носом и глубоко посаженными глазами было все еще серовато-бледным и не очень-то принимало среднеазиатский загар. Андрей никогда не был доволен своей внешностью, но сейчас ему собственный вид показался вполне приемлемым. Решив, что момент наступил, Самохин, слегка откашлявшись, обратился к Акиму Спиридоновичу:
— Товарищ полковник, разрешите подать рапорт.
— Какой такой рапорт? — переспросил Артамонов. — Ты что, говорить разучился, что решил мне письма писать?
— И всё-таки, — сказал Андрей, — прошу принять мой рапорт об отправке на фронт. Сейчас мне особенно хотелось бы там быть.
Полковник с явным неодобрением развернул двойной тетрадный лист, на котором Самохин, как он сам считал, очень убедительно изложил мотивы своего решения вернуться в действующую армию, Аким Спиридонович внимательно прочитал рапорт, посмотрел мимо Самохина куда-то в сторону и, видимо раздумывая, как отвечать, зачем-то пожевал губами. Реакция Артамонова несколько озадачила Андрея.
— Товарищ полковник, я… — начал было Самохин, но полковник остановил его:
— А ты погоди. Подал рапорт, значит, высказался. Теперь жди ответа. Сейчас приедет начальник войск, попрошу его, чтобы нашел для тебя время, тогда и поговорим.
Артамонов сложил вчетверо рапорт Андрея и сунул его в нагрудный карман.
Ничего другого не оставалось, как ждать разговора с генералом. Андрей чувствовал на себе взгляды дожидавшихся в вестибюле начальников, которые, конечно, знали друг друга, а он ещё никого не знал и подумал, что у каждого из них в подчинении застава, а то и комендатура. Все они, как и до войны, охраняли мирную среднеазиатскую границу, учили молодёжь, проверяли наряды. А в это время на западе льётся кровь, оголтелые армии Гитлера танками и пушками пробивают себе путь на восток.
Глава 8
ФРОНТ В ГЛУБОКОМ ТЫЛУ
Наконец на шоссе появилась легковая машина, остановилась у ворот. Из неё вышли два генерала — один общевойсковой, второй в форме погранвойск. Взяв под козырёк, ответили на приветствия собравшихся офицеров.
Полковник Артамонов проводил их в клуб, вернувшись к собравшимся, пригласил:
— Товарищи, прошу входить.
Андрей вошел в числе первых и тут же увидел начальника войск, стоявшего недалеко от двери с лейтенантом госбезопасности Овсянниковым, знакомым по приключению с «эпроновцем» в Красноводске. Андрей уловил конец разговора: «Есть обстоятельства, товарищ генерал, по которым я бы просил вас ещё раз ознакомиться с его личным делом…»
Приняв стойку «смирно», Самохин назвал себя. Выслушав, генерал пожал ему руку, просто сказал:
— Генерал-майор Емельянов Алексей Филиппович…
Невысокая массивная фигура, сверлящий взгляд маленьких медвежьих глазок из-под кустистых бровей.
— Полковник Артамонов передал мне ваш рапорт, — произнёс генерал. — Ничего не скажешь, хороший подарок вы нам припасли, да ещё в такое время.
— Товарищ генерал, — сказал Андрей, — у меня ранение пустяковое, руки, ноги целы, голова на месте…
Кустистые брови генерала сошлись к переносице.
— А у нас, значит, и рук и ног нет и голова не на месте?
— Я не то имел в виду. Речь идёт обо мне. Прошу вас отправить меня на фронт.
— Нет, именно то. По-вашему мы — тыловые крысы, на солнце спины греем, лясы точим. Вы, значит, хотите на фронт, а мы не хотим?
— Прошу вас отправить меня в любую действующую часть, — упрямо повторил Андрей.
— Ловлю на слове, — отозвался генерал. — Наша часть тоже действующая. Разговор отложим до конца совещания.
Генерал Емельянов занял своё место в президиуме, открыл совещание, затем взял указку и отдернул занавес, закрывавший половину стены. Под занавесом карта участка комендатуры и большая карта европейской части Советского Союза. Извилистая линия фронта перечеркнула Украину, Белоруссию, Смоленскую область, подошла к самой Москве. Напрягая зрение, Самохин увидел, какое ничтожное расстояние на карте между Киевом и Полтавой, мысленно перенесся туда, представил себе, что там творилось. Для присутствующих здесь линия фронта, отмеченная красным шнуром, — наглядное пособие. Для него — кровавый рубец, перечеркнувший всю жизнь. Этот рубец протянулся на тысячи километров, оставив позади себя сотни городов, тысячи сел.