Чёрный бумажный рупор репродуктора, висевший неподалеку от Андрея, прямо на столбе, и здесь был тем главным центром притяжения, к которому стремились все, когда передавались сводки Совинформбюро. Андрею, побывавшему уже на фронте, было яснее, чем другим, что означали те или иные сообщения. Пожалуй, лучше всех остальных он понимал, какой ценой достигались наши первые, казалось бы, не очень заметные, но имеющие очень большое значение успехи. Но вся война была ещё впереди. Врага ещё надо изгнать со своей земли. Тяжко знать всё это и оставаться в стороне от главных событий.
Раздумывая так, Самохин лежал и прислушивался к себе. Рука почти не болела. От каких-то порошков, которыми напоила его с вечера Марийка, он проспал несколько часов и сейчас чувствовал себя настолько хорошо, что невольно подумал: «А зачем я здесь?»
Андрей сел на койке, собираясь встать и уйти из госпиталя. В руку кольнуло так, словно туда ткнули раскаленным прутом, боль ударила в голову, на лбу выступил холодный пот. Едва сдерживаясь, чтобы не застонать, он снова осторожно прилег на койку. По дорожке между пологами кто-то шёл в белом халате. Марийка!.. Она подошла к нему, подсунула руки под тюль, проверила, есть ли в стакане вода, прикоснулась на миг ко лбу мягкими тёплыми пальцами. Задержавшись всего на секунду и, наверное, решив, что он спит, перешла к другим раненым.
Некоторое время Андрей слышал её удаляющиеся шаги, потом их заглушил долетевший со стороны улицы шум: движение машин, тарахтение повозок, голоса. Видимо, красноармейцы хозвзвода спорили, направо или налево им ехать. Но вот спорившие пришли к согласию, послышалось: «Но, паразит!..» Тарахтение колёс… Всё стихло.
И снова лишь неясные, звуки ночи, доносившиеся, казалось, от полной яркой луны или прятавших ее темных ветвей деревьев, под которыми расположилось одно из отделений госпиталя.
Невесёлые раздумья одолели Самохина. Рядом с ним стонали и метались в бреду те, кто ходил с ним и капитаном Рыжаковым в пески, но шесть человек остались там, в Каракумах, и двое из них, красноармеец Шитра и красноармеец Самосюк, были в его, самохинском, отряде. Никто не может упрекнуть его в том, что он безрассудно подставил своих бойцов под пули: в бою всё может быть. Если бы выслал он передовую разведку, а не пошёл бы на помощь Рыжакову всем отрядом, дозор этот так же попал бы под пули бандитов. Но всё-таки взяли же они заслон Аббаса-Кули у Дождь-ямы без единого выстрела. Могло ли так оказаться, что основную группу, блокировавшую в песках Рыжакова, захватили бы без потерь? Едва ли. Тем более что проводили такую непростую операцию, как переброска Хейдара в стан врага. Что сейчас с Хейдаром? Удалось ли ему выполнить задачу? Не разоблачил ли его Белухин или тот же Аббас-Кули?
Потом мысли перекинулись на другое. После стольких мытарств найти семью и снова потерять её… О своей семье Андрей старался не думать. Эта боль, где бы он ни был, что бы ни делал, всегда оставалась в нем, разговор: с полковником лишь усилил её. Крутьки Полтавской области, которые Самохин еще недавно благословлял, надеясь, что Вера и Ленка там, теперь заняты врагом. Да и при чём тут Крутьки? Богданов сказал правду. Самохин представил себе, как Вера и. Лена бредут но какому-то проселку или обочине шоссе, прячутся в воронках и траншеях, бегут от пролетающих над головой фашистских самолетов. И вдруг — свист бомбы, взрыв и — больше ничего… Он ощутил почти физическую боль, как от раны…
Закрыв глаза, Андрей лежал так несколько минут, почувствовав прикосновение влажной прохлады. Марийка, вернувшись к его койке, вытирала ему шею и грудь сырой марлей.
— Вам плохо, Андрей Петрович?
В голосе Марийки и участие и настороженность.
— Мне хорошо, Машенька… Настолько хорошо, — уточнил Андрей, — что не знаю, зачем я здесь? — Он снова сделал попытку сесть на койке. Марийка остановила его:
— Нет, нет, и не думайте подниматься. Врач сказал, надо лежать, пока он не разрешит вставать. Тут уж приходили к вам целые делегации: им — ранен не ранен человек — только дай волю…
— Какие делегации?
— Все из местных. Родственники тех, кого вы из пустыни выручили, из разных аулов. Подарков понатащили для пограничников, в госпитале целая кладовая была завалена. Джегура, рис, даже мёд. Шерстяных носков на весь отряд, а один председатель колхоза пять живых баранов пригнал.
— Машенька, у меня к тебе большая просьба…