Получив приказ готовить к Хейдару связного — чабана Ичана, Самохин решил прежде всего встретиться со старшиной Галиевым.
Приняв рапорт от, видимо, бессменного дежурного по комендатуре сержанта Гамезы, Андрей попросил вызвать к нему старшину, удивился необычному ответу:
— Я, конечно, могу его вызвать к вам, товарищ старший политрук, — сказал Гамеза, — но было бы лучше, если бы вы сами к нему зашли.
— А в чём, собственно, дело? — спросил Андрей.
— Старший лейтенант Кайманов распорядился, чтобы старшина Галиев пока что со двора своего дома никуда не выходил.
Гамеза явно не собирался ничего больше объяснять. Самохин, гадая, что могло случиться с Галиевым за двое суток, отправился к старшине.
Открыв калитку, Андрей пересёк небольшой дворик, огороженный высоким дувалом, постучал в дверь. Отозвался ему из-за двери сам хозяин, который, словно нарочно, оказался в сенях при входе старшего политрука. Самохин вошел в дом и, честно говоря, не сразу узнал старшину. Амир Галиев, великий аккуратист, образец чистоплотности и подтянутости, казалось, целый месяц не только не ходил в баню, но и не умывался. От него так разило смесью лошадиного пота с полынным дымом, как будто он всю жизнь провёл в безводной степи или в горах у костра. Одет был Галиев в какие-то пыльные, выгоревшие на солнце, измаранные в глине штаны, такую же рубаху. Давно не стриженные космы (парик, что ли?) спускались на шею и виски. Руки у него были такие же грязные и закопченные, как и лицо. Под ногтями — траурная кайма.
— Что с вами, старшина? — только и спросил Самохин.
— Был старшина, весь вышел, — довольно мрачно ответил Галиев. Он брезгливо сморщился, так ему противен был собственный вид.
— А что произошло?
Амир вздохнул. Видно было, что он действительно страдал, стоически переживая новое положение. Он оправил было рубаху, привычным движением разогнав назад складки, но тут же, спохватившись, с досадой махнул рукой:
— Яков Григорьевич придумал. Терзает. Забудь, говорит, Амир, что ты кадровый пограничник. Ты — степняк, житель гор и пустынь, проводник нарушителей и контрабандистов, самая тёмная личность. Что ты, говорит, ходишь строевым. Походка у тебя должна быть, как у шакала, вороватая, с оглядкой… Стричься и умываться не смей! Вторые сутки меня, как селёдку, полынным дымом коптит, ещё и нюхает, так ли я пахну? Когда буду, говорит, тебя за десять метров против ветра по запаху узнавать, вот тогда, значит, довел до кондиции. Так и живу: Фаиза в комнату не пускает, в коридоре ночую…
— Ну что же, старшина, — засмеявшись, сказал Самохин, — служба иной раз и не такие жертвы, требует. Артистом быть — дело не простое.
— Яков Григорьевич так же говорит. Но от этого-то не легче!
Амир был настолько поглощен своей новой задачей, что у него как будто поубавилось обычной подозрительности. Выглядел он не столько строгим, сколько обиженным. Может быть, таким он лишь казался Андрею в своем новом, необычном для него виде.
— Я вижу, — сказал Самохин, — вы готовы и внешне и внутренне к выполнению задания?
— Готов, товарищ старший политрук.
— Ичана проинструктировали? Верите ему?
— Нельзя не верить. Ичан — наш человек…
Глава 12
ГЛУБОКИЙ РЕЙД
Ичан прислушался, осмотрелся. Привыкнув ночами пасти отару, он отлично ориентировался в темноте. Важно было, чтобы не помешала какая-нибудь случайность. Можно все очень хорошо продумать, а попадется на пути запоздалый дехканин, поднимет крик, пиши пропало.
Всё было тихо. На фоне звёздного неба светлеющими в сумраке пятнами выделялись строения комендатуры. В углу двора, примыкая двумя стенами к глинобитному дувалу, — мазанка с зарешеченными окнами. Там Дурсун, и сейчас Ичан будет её «спасать». Чем ещё закончится это «спасение»? Но азарт охотника уже подзуживал Ичана. Временами ему казалось, что он не по заданию геок-папак проводит операцию, а в самом деле спасает свою возлюбленную, чтобы потом увезти ее на быстрых ахалтекинцах в прекрасные края. Ичан никому не признался, даже самому себе, почему его не надо было уговаривать идти спасать Дурсун. Ничего, что она вдова и у неё двое детей. Ичан тоже не так уж молод, а Дурсун — женщина при всех статях… Эх и промчит Ичан красавицу Дурсун на ахалтекинцах!
У дороги в тени чинар ждёт Аймамед Новрузов…
Ичан ещё раз внимательно прислушался, посмотрел на звёзды. Часов у него не было, но время по ручке ковша Большой Медведицы он определял точно. Вот-вот должен был раздаться сигнал. Но всё же, как он ни прислушивался, а сигнал раздался неожиданно и совсем не с той стороны, с какой он его ждал. По ту сторону границы послышалась отдалённая стрельба, о которой и речи не было, когда договаривались со старшим лейтенантом. В комендатуре раздались телефонные звонки, отрывистые команды. Во дворе поднялась беготня, спустя минуту не меньше взвода верховых вымахнуло галопом за ворота. В ночной тишине звонко отдавался топот копыт. Заурчала мотором машина, захлопали двери. Кто-то громким голосом подавал команды по телефону. Ичан понял: это уже не инсценировка, а настоящая тревога. Что же там стряслось? А может быть, и к лучшему? Когда он встретится с Хейдаром и будет рассказывать, как удалось бежать, ему скорей поверят: за кордоном такой шум сделали, что уж пограничники обязательно должны были услышать… Ичан забеспокоился: а вдруг из-за этой настоящей тревоги о нем забудут или почему-либо изменят весь план? Но нет, вот в крайнем тёмном окне, где кабинет Кайманова, замигал карманный фонарик: три короткие вспышки, одна длинная. Снова — три короткие, четвёртая — продолжительная. Пора!