— Так какая ж то контрабанда. Бога побойтесь, пан хорунжий…
— Называйте меня гражданин младший лейтенант, — строго сказал Сергеев.
Задержанный закивал головой. Это был мужчина неопределённого возраста, где-то между тридцатью и сорока. Небритый, лохматый. Смотрел он на Сергеева прищуренными, глубоко запавшими глазами. Одет Ярош был в табачного цвета польский форменный френч, пятнистые немецкие маскировочные брюки. В крепких сапогах с пряжками на голенищах.
На столе перед Сергеевым лежали пачки сигарет, какие-то пакетики, свертки, стояли несколько бутылок.
— Гражданин Ярош, — строго, даже преувеличенно строго начал Сергеев.
Тамбовцев усмехнулся. Из темноты он разглядывал руки Яроша. Крепкие, с сильными запястьями, они лежали на столе спокойно, по-хозяйски. И хотя всем своим видом задержанный изображал волнение, руки его говорили о твердой воле и полном спокойствии.
— Вы, — продолжал заместитель начальника заставы, — нарушили государственную границу.
— Так, пан лейтенант, я до той стороны ходил. К швагеру. Родич у меня в Хлеме.
— А вы знаете, что переходить границу можно только при соответствующем разрешении?
— Так я в Хлем подался семь дней назад, ваших стражников ещё не было. А обратно шёл, они меня и заарестовали.
— Вас не арестовали, а задержали. Что это за вещи? — Сергеев указал на стол.
— Так что швагер дал, чего сам наменял в Хлеме.
— Значит, так, — вмешался в разговор Тамбовцев. — Ввидутого, что вы, Ярош, пересекли границу до принятия её под охрану советскими пограничниками, мы вас отпускаем. Но помните, в следующий раз будем карать по всей строгости советского закона.
— Оформите протокол, — приказал Кочин Сергееву. — Вещи верните, они не подлежат изъятию как контрабанда. Всё.
Кочин повернулся и пошёл к дверям. За ним поднялся Тамбовцев. Задержанный внимательно и долго смотрел вслед капитану.
Чётко печатая шаг, трое пограничников шли к штабной палатке.
— Наряд, стой, — скомандовал невысокий сержант с двумя рядами колодок над карманом гимнастёрки.
Из палатки вышел Кочин.
— Товарищ старший лейтенант, пограничный наряд в составе ефрейтора Панина и ефрейтора Климовича прибыл за получением боевого приказа, — доложил сержант.
— Приказываю выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик, вид наряда — подвижной дозор…
Тамбовцев, Кочин и Сергеев сидели в палатке и курили. Полог палатки был откинут, и в тёмном проёме виднелся кусок неба с огромными, словно нарисованными звёздами.
— Как на юге в августе, — сказал Тамбовцев.
— А вы там служили, товарищ капитан? — спросил Сергеев.
— Да нет, пацаном в «Артеке» был. А служил я здесь.
— На этом участке? — удивился Кочин.
— Именно.
В проём заглянул дежурный.
— Товарищ старший лейтенант, к вам женщина.
— Какая женщина? — Кочин встал.
— Гражданская. Говорит, учительница местная.
— Зови.
Она вошла, и в палатке словно светлее стало. Будто не маленькая аккумуляторная лампочка горела, а стосвечовка.
Хороша была женщина. Очень хороша. И молодая, не больше двадцати пяти.
— Вы ко мне? — после паузы спросил Кочин.
— А вы начальник пограничной стражницы?
— Я начальник заставы.
— Вы уж простите, я не привыкла пока.
— Я вас слушаю.
— Пан начальник…
— Товарищ начальник, — поправил Кочин.
— Простите. Знаете, привычка… Я местная учительница Анна Кучера, вот мои документы, — она протянула Кочину несколько бумажек и паспорт.
Кочин развернул паспорт.
— Довоенный, — усмехнулся он.
— Да, товарищ начальник, при немцах аусвайс выдали, а паспорт сохранился.
— Вы давно работаете здесь?
— С сорок третьего года. Муж погиб. Он был подпольщик. Меня друзья устроили в деревне.
— Вы садитесь, товарищ Кучера.
Сергеев вскочил, уступая женщине стул. С первой минуты, как только она появилась в канцелярии, младший лейтенант не сводил с неё изумлённых глаз.
Тамбовцев заметил это, усмехнулся. Он понимал его. Хороша была Анна Кучера, очень хороша.
— Я слушаю вас, — сказал Кочин.
— Понимаете, в лесу банда.
— Мы знаем.
— Я понимаю, но по ночам в деревне появляются люди из леса.
— Вы их видели? — спросил Тамбовцев.
— Да. Вчера ночью, двое с автоматами. Они прошли мимо моего дома. Я испугалась и до рассвета просидела у окна. Они вернулись в лес той же дорогой.
— Значит, ночь они провели в деревне? — Тамбовцев встал.